Суета вокруг барана
Шрифт:
– - Ну все, отбегался ты у нас, - злорадно сообщил он животному.
– Баранина рогатая! На полдня от дела оторвал. Была бы моя воля, я бы тебя научил, как убегать!
Геродот продолжал пристально глядеть на Петю, пытаясь сообразить, чем тот недоволен. Он и так умел неплохо бегать и не мог понять, чему бы Петя научил его, если была бы на то его, Петина, воля. И почему у него этой воли нет? Так и не понял.
– - Зачем ты его так ругаешь, - теперь за Геродота заступилась уже Галя.
– Просто ему захотелось побегать. Ты конечно молодец, но если бы тебя привязали на целую неделю, тебе тоже захотелось
Она почесала барану шею, и тот доверчиво прижался к ней.
– - Ну что, пора в обратный путь, аргонавты, к родным пенатам, - напомнил Лисенко.
– Ты, Петя, как и положено Гераклу, подвиг совершил совершенно бескорыстно, так что теперь мы весь вечер будем рассказывать про тебя былины и слагать мифы. В ужин получишь двойную порцию компота. А пока порадуем шефа, отвезем ему руно...
Геродот был бараном простодушным и любознательным. На автомашине он никогда еще не ездил и ему, как малому ребенку, очень захотелось, прокатиться, раз подвернулся такой случай. Не каждый же день даже очень любознательному барану удается прокатиться на машине.
С помощью студентов, он охотно забрался в кузов. О, романтичная и загадочная баранья душа! Покататься ему захотелось! С Александром Александровичем!
– - Прошу!
– Александр Александрович галантно распахнул дверцу кабинки.
– Приглашаю вас, Серафима, совершить путешествие на мягком сидении, с комфортом. Я опущу стекло у кабинки, и вас будет обвевать ласковый летний ветерок.
– - Нет, - снова отказалась Серафима.
– Я лучше на свежем воздухе, вместе со всеми.
– - Давайте я в кабине поеду, - вызвалась Александра Федоровна.
– В кузове очень подбрасывает, у меня от этого голова кружится.
– И к великому неудовольствию Александра Александровича забралась в кабину.
Остальные разместились в кузове. Как аргонавты в старину они возвращались к своим пенатам с победой. Более того, они даже превзошли древних аргонавтов: везли с собой не просто руно, а целого барана.
Александр Александрович завел мотор, и машина затряслась мелкой дрожью, словно испытывала сама себя на прочность: рассыплется или не рассыплется. Затем, убедившись, что не рассыпается, неожиданно для всех прыгнула вперед. Геродот, не ожидавший такого подвоха, упал. Потом осторожно поднялся и нетвердой походкой потянулся к борту. Лисенко придержал его за рога. Машина взбрыкнула задними колесами и сделала еще один хороший скачек. Геродот потянулся основательней, увлекая Лисенко за собой и явно намереваясь выпрыгнуть за борт.
Геродот был бараном и гордился этим. Он не был трусом. Более того, он знал, что в жизни всегда есть место подвигу. И, если уж на то пошло, ему время от времени даже хотелось совершить какой-нибудь подвиг и прославиться. Но одно дело - совершить подвиг на глазах у других баранов, и совсем другое - отдать свою молодую жизнь просто так, без всякого подвига, ни за что, ни про что. А путь к спасению был единственный: выпрыгнуть из этой взбесившейся машины на ходу. Это тоже было опасно, но все-таки оставался какой-то шанс спастись. К чести Геродота следует признать, что он проявил солидарность к своим спутникам и волок за собой Лисенко, пытаясь спасти хоть одного человека.
– - Держите его!
– закричал Лисенко, почувствовавший, что сам он не справится. Он не понял благородного душевного порыва Геродота и пытался удержать барана.
По этому тревожному призыву все пятеро навалились на несчастное животное. Удержать его, вырывавшегося изо всех бараньих сил да к тому же и самим удержаться на ногах - это было выше человеческих возможностей. Так что вскоре в кузове образовалась довольно большая куча, из которой торчало множество ног: бараньих и человечьих. Кое-где виднелись и головы. Лисенко и Маркин зло ругались, конечно, в пределах дозволенного в женском обществе. Девчата повизгивали, постанывали и тоже ругались, но, разумеется, в пределах женского репертуара.
Вся эта куча голов, рук, ног и всего остального вместе с машиной подпрыгивала на кочках и перемещалась по кузову то в одну сторону, то в другую. Все в ней менялось местами, так что Петя вскоре вовсе оказался внизу, под бараном и под всеми остальными. Это ему не понравилось.
– - Снимите с меня барана!
– закричал он.
– Слезайте с меня! Одного барана я еще выдержу, но не четырех.
– - Потерпи немного, - стал уговаривать его Лисенко.
– Потерпи... Я тебе лягну!
– это уже барану.
– Я тебе лягну! Я тебе все ноги повыдергиваю!
– Всем плохо, не тебе одному...
– это уже Пете.
– Потерпи. Скоро приедем. Здесь ведь ехать всего - ничего...
– - Он меня царапает копытом!
– завопила Верочка.
– Больно же! Сейчас я его отпущу.
– - Не отпускай, - Лисенко попытался ухватить барана за ногу.
– Он добрый. Это он не нарочно, а от переживаний.
– - А зачем он царапается копытом!
– - Лежи, а то я тебя сейчас между ушей перетяну!
– потерял терпение Лисенко.
– - Только попробуй!
– возмутилась Верочка.
– - Это я не тебе! Это я барану. Ты, если можешь, подвинься, но не отпускай его.
– - Я теперь вся в синяках буду, - простонала Серафима.
– У меня нежная кожа. Ну нельзя же так! Ведь больно!
Машина скрипела деревянными частями кузова, бренчала какими-то металлическими деталями, наклонялась то вправо, то влево и делала самые невероятные прыжки. Предугадать, как она поступит в ближайшие секунды, было совершенно невозможно. Кто-то попытался встать, но в это время машина взбрыкнула правым задним колесом, и клубок тел пополз по кузову влево, в сторону кабины. Потом она встала на дыбы и тот же клубок, постанывая и повизгивая, двинулся обратно.
– - Так слезут с меня сегодня или нет!?
– не переставал канючить Петя.
– Я больше не могу...
– - Ты чего лягаешься, гад!
– закричала Галя.
– Владимир Алексеевич, скажите ему, чтобы он не лягался!
– - Сейчас я ему скажу! Я ему так скажу, что он неделю помнить будет! А ты не нервничай. Он тебе ничего плохого не сделает. Ты только держи покрепче и не обращай на него внимания.
Геродот хотел жить. Он, черт побери, любил эту жизнь. Он сейчас любил то, что не любил до сих пор: засушливую степь, мутную воду на водопоях, кошару, через дырявые стены которой зимой наносит целые сугробы снега и даже черного волкодава, однажды цапнувшего его за лопатку. Он любил жизнь и боролся за нее, как только мог: вертелся, дергался, мотал рогатой головой, пытаясь стряхнуть навалившихся на него людей и добраться до спасительного борта машины.