Сумбурно хаотичный
Шрифт:
А в бутылочку я точно больше никогда не буду играть. С меня одного раза было достаточно.
– Тебе значит, нравится Сердан?
– спросила я, когда у меня появилось ощущение, что я в состояние формировать слоги. Стало очень душно. У нас обеих стекал пот по щекам, тонкими, липкими ручейками.
Перед нами группа остановилась, и мы тоже затормозили. С облегчением я сняла мой пуловер с капюшоном и перевязала его вокруг бёдер.
Софи не ответила, а наблюдала со стеклянным взглядом за белкой, которая промелькнула над нами в кронах деревьев.
– Софи ... тебе нравится Сердан?
–
– Не знаю.
– Смущённо она пожала плечами.
– Я имею в виду, я его не знаю ... Но ты ведь его знаешь, не так ли?
Что же. Я проводила с ним много времени. Но было сложно кого-то узнать, кто не разговаривал, даже если он был рядом с тобой. Но в одной вещи я была почти уверенна: Сердан не разгуливал по ночам по комнатам девчонок, чтобы кого-то поцеловать. Но как я уже сказала, я его не знала. А ребята делали иногда совершенно бессмысленные вещи. Может быть, они после появления господина Рюбзама, продолжили играть в бутылочку, и Сердану пришлось сделать это, потому что он выбрал действие.
Перед нами стали слышны голоса - два очень знакомых голоса. Господина Рюбзама и госпожи Дангель.
– Что же, Петер. Нужно было взять карту!
– бранилась госпожа Дангель. Её тонкая блузка прилипла к спине, а искусно уложенный узел развязался. Господин Рюбзам выглядел не намного лучше. Только что без узла.
– Это круговой маршрут. А круговые маршруты когда-нибудь приводят назад!
– Дааа, - издевалась госпожа Дангель, - Когда-нибудь. Именно в этом и проблема! Когда-нибудь. Через два или три года, наверное ...
– Эльвира, пожалуйста, это ведь всё нелепо!
– попытался господин Рюбзам успокоить её. Оба по-видимому совершенно забыли о нас. Очарованно мы слушали их.
– Знаешь, что я считаю нелепым? Такому классу как этот, подарить школьную поездку! Вот это нелепо!
– Это не нелепо, это педагогика!
– заревел господин Рюбзам. Его вена на правой половине лба заметно вздулась.
– Они приложили усилие и они это заслужили!
– О, и они это ценят, не так ли, Петер? Мы это заметили сегодня ночью ...
– Это дети. Они делают такие вещи!
– Дети?
– Голос госпожи Дангель стал неприятно дребезжащим, как на уроке французского. На одну секунду она закрыла глаза и прижала пальцы к вискам. Наверное, у неё заболела голова от её собственной брани. Даже моя голова пульсировала.
– Это не дети, Петер. Это шалопаи и достигшие половой зрелости куры, и если ты не будешь внимательным, они быстренько залезут друг к другу в постель!
– Фиии, - голос Софи оборвался и внезапно господин Рюбзам и госпожа Дангель заметили, что были не одни. Все шалопаи и куры стояли за ними тихо, как мыши, и заворожено слушали.
– Эльвира, пожалуйста ..., - умолял её приглушённо господин Рюбзам. Но госпожа Дангель качала истерически головой, теряя при этом последние шпильки из узла.
– Я хочу сейчас же выбраться из этого леса! Сейчас же!
– Госпожа Дангель и я редко совпадали во мнении. Но в этом пункте я придерживалась её взгляда. Я хотела выбраться из леса. Не считая того, что походы были самым скучным, что можно было вообще предпринять, вокруг нас кружили комары, мы хотели пить и есть, а мои ноги горели, потому что, карабкаясь, я упала в крапиву.
– Вон там впереди знак, - прилежно дал о себе знать Сеппо.
– И у меня хорошее чувство ориентации. Мы должны скоро вернуться к замку.
Я посмотрела на него вызывающе, засунула в рот пальцы и сделала вид, будто меня сейчас вырвет. Фу, что за убогий подхалим. Но он проигнорировал мой жест. Для него сегодня утром меня больше не существовало, а это было вдвойне больнее.
На обратном пути я рассказала Софи то немногое, что знала о Сердане. Решить с помощью этого загадку нам не удалось. А я не хотела обращать внимание Софи на то, что Билли тоже весь день жуёт жвачку. Ей точно не понравится, если Билли поцеловал её ночью тайком. Тем более с открытым ртом. Но я предполагала также и то, что Софи могло всё только присниться. Меня устраивал любой вариант, даже тот с Серданом, пока Софи не относилась ко мне как к врагу.
Точно в обед, измученные и возбуждённые, мы вернулись в молодёжное общежитие. Господин Рюбзам и госпожа Дангель больше не спорили, а промаршировали с перекошенными лицами на свои места и наложили себе на тарелки горы еды, не смотря и не разговаривая друг с другом. Обычно я посчитала бы это смешным. Но я была настолько уставшей, что мне было даже тяжело жевать. Из глаз у меня шли слёзы, и я снова и снова чихала - мой насморк от солнца и усталости. У других людей был сенной насморк. У меня начинался насморк, когда я была слишком долго под солнцем и уставшей. Мама сказала, это из-за того, что у меня рыжие волосы. Я не была создана для солнца. В такие минуты я ей верила. Я жаждала скорее попасть в прохладную, тёмную комнату.
И об этом я так же сказала господину Рюбзаму. Нет, не именно это - я спросила, могу ли поспать после обеда. Я знала, что это прозвучало глупо. Как будто я была маленькой девочкой. За моей спиной начало раздаваться новое хихиканье, но я положила руку за спину и показала другим средний палец и хихиканье прекратилось. Господин Рюбзам положил столовые приборы на стол, вытер себе рот и посмотрел на меня испытующе.
– Всё в порядке, Люси?
– Да. Конечно. Только устала. В последние ночи я почти не спала, потому что ...
– Я прокашлялась, чтобы мой голос прозвучал хрипло. Так, будто слёзы совсем близко.
– ... потому что здесь всё по-другому. По-другому, чем дома. Всё такое чужое.
– Внезапно я заметила, что это не было ложью. Всё было по-другому. Ничего знакомого.
Да, в этот момент у меня было такое чувство, будто я оказалась на удалённой на много световых лет планете, где господствовали совершенно новые законы, которых я не знала. Раньше никто не смеялся надо мной. В моей кровати не спал никакой призрак. Никогда в жизни я, Люси Моргенрот, добровольно не стала бы делить комнату с Еленой. Ребята и я занимались бы паркуром, вместо того, чтобы играть в бутылочку. И никто бы не злословил обо мне.
– Тогда ложись в кровать и отдыхай, Люси. Всё нормально, - сказал господин Рюбзам с отеческой улыбкой.
– Ты же была сегодня ночью послушной. В отличие от других. Они могут помыть теперь посуду.