Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

И тут же выступление секретаря параллельного ЦК Кар- дамавичюса. Заявив, что выступления Бровикова, Лигачева и Сайкина отражают мнение большинства коммунистов, он обрушился на Палецкиса и на меня. «Мы хотим еще раз то­варищам передать, что пребывание товарища Яковлева в Литве действительно принесло ряд нехороших дел в нашей республике».

«Отступников» из Литвы осудили. Но на этом дело не за­кончилось. Я-то думал, что все позади, пора успокоиться. Ведь когда собственная фамилия била по ушам, сердце каж­дый раз подпрыгивало, как лягушонок. Ан, нет! Главное ока­залось впереди. Берет слово Мальков — первый секретарь Читинского обкома КПСС, и вносит следующее предложе­ние: «Мы, Михаил Сергеевич, о членах Политбюро много на местах слышим разноречивых заявлений, рожденных, как я считал до сих пор, домыслами и слухами. И каждый раз пы­таемся убеждать людей, что ничего подобного нет и мы этому свидетелями никогда

не были. Я думаю, сегодня члены ЦК вправе поставить перед Политбюро вопрос так — к сле­дующему пленуму, который у нас, очевидно, будет через ме­сяц, нужно внести ясность. В конце концов, о товарище Ли­гачеве в течение двух лет идет разговор с одной стороны, а теперь есть еще и другая сторона. Давайте разберемся. Ес­ли товарищ Шеварднадзе не прав, надо ему разъяснение дать на пленуме, что так непотребно себя вести. Если то­варищ Яковлев не прав, ему тоже это нужно сказать. Если товарищ Лигачев не прав — то ему. Но после сегодняшнего пленума мы в очередной раз уже разоружены, и нам нечего объяснить коммунистам».

Я чувствовал: участникам пленума явно хотелось поучаст­вовать в будущем спектакле, но все же осторожность побе­дила. А вообще-то, если говорить с позиций сегодняшнего дня, такое сопоставление точек зрения было бы, на мой взгляд, полезным. Возможно, оно и предопределило бы орга­низационное размежевание. Горбачев в своем заключитель­ном слове отверг предположение о расколе в Политбюро, объяснил происходящее нормальными дискуссиями, хотя и сам понимал, что это не так.

Платформу КПСС, которая по отдельным позициям при­ближалась к социал-демократической, пленум принял. На словах многие выступающие поддерживали Перестройку, но с показным гневом отводили даже мысль о том, что соци­ализм уже мертв, а партия обанкротилась. Вот с этим бага­жом двоемыслия, с мышлением, построенным на иллюзиях, и направилась партия к последнему, XXVIII съезду.

В период между февралем и июнем — июлем 1990 года я мучительно обдумывал, как мне вести себя в дальнейшем. Эта тема преследовала меня, угнетала, не давала покоя. Надо было окончательно преодолеть самого себя, стряхнуть лож­ные надежды и многолетние привычки, открыто возвращать­ся к идеям, которые я обозначил в письме Горбачеву еще в декабре 1985 года.

Сегодня многим молодым «свободолюбцам» все это ка­жется простым делом. Перо в руки, язык на трибуну и пошел «творить» новую жизнь. Иногда сквозь треск слов новых по­литиков и политологов так и слышится желание отнести себя к более решительным и смелым людям. Нет, миленькие, нет, родненькие. Оглянитесь на сегодняшний день. Не хочу ко- го-то и в чем-то конкретно упрекать, но думаю, что жизнь, которая бывает очень жестокой, еще не раз будет учить уму-разуму политических наездников на резвых скакунах свободы, безумно жаждущих оставить хоть какие-то следы в книге истории. И еще раз оглянитесь. Нельзя же не видеть, что сгруппировались и такие руководящие деятели, которым ближе безумие Нерона, сжегшего Рим, а не здравый смысл и совесть.

После долгих раздумий я принял решение изложить свои позиции на предстоящем съезде и в любом случае ни в какие руководящие органы партии не входить. Это решение довел до конца, хотя оно и было половинчатым. Фактически я ос­тановился на середине пути, о чем сегодня сожалею. Надо было просто покинуть съезд и попытаться создать партию подлинно демократического типа.

XXVIII съезд во многом представлял из себя некий слепок с февральского пленума ЦК. Доклад на сей раз готовился без меня. Но за три недели до съезда мне позвонил Горбачев и сказал, что подготовленным текстом не удовлетворен. Он по­просил меня подготовить ему текст для начала доклада, кото­рый был бы в большей степени адекватен современным тен­денциям развития. В ходе разговора прояснилось, что речь идет о социал-демократических мотивах. Я сделал это. Мои размышления на этот счет вошли в доклад.

Докладчик достаточно убедительно защищал Перестрой­ку. Говорил о тяжелейшем наследии прошлого. Давайте вместе, говорил он, вспомним и порассуждаем. Запущен­ность сельского хозяйства и перерабатывающей промыш­ленности, она что, возникла вчера, после 1985 года? Плачев­ное состояние наших лесов, рек, миллионы гектаров затоп­ленных плодородных земель в результате прежней политики в области энергетики — это что, деяния последних лет? Тя­желая экологическая ситуация — более ста городов в зоне бедствия, свыше тысячи остановленных из-за этого пред­приятий; драмы Байкала, Арала, Ладоги, Азова; Чернобыль и другие аварии, катастрофы на железнодорожных дорогах и газопроводах — разве все это не последствия политики, про­водившейся в последние десятилетия?! А разве структура экономики, в которой всего одна седьмая часть производст­венных фондов сосредоточена на выпуске товаров народно­го потребления, не сложилась еще

в тридцатые годы? А все то, что выплеснулось сегодня в межнациональных отношени­ях, разве не уходит корнями в прошлое? Уже не говоря о ми­литаризации экономики, поглотившей колоссальные, причем лучшие материальные и интеллектуальные ресурсы, равно как и о невосполнимых человеческих потерях, связанных с войной в Афганистане...

Таким образом, продолжал Горбачев, сама логика Пере­стройки, острота социально-экономической ситуации в стра­не подвели нас вплотную к необходимости фундаментальных перемен в экономической системе. Речь идет о формирова­нии новой модели экономики: многоукладной, с разнообраз­ными формами собственности и хозяйствования. Достаточно определенно он высказался и по рыночным отношениям. Пытаясь убедить участников съезда в необходимости рынка, он говорил о тысячелетней эволюции — от стихийного обме­на товарами до эффективного рыночного механизма. Мы рассматриваем рынок не как самоцель, а как средство повы­шения эффективности экономики, жизненного уровня лю­дей. Он должен помочь решить задачу придания нашей эко­номике большей социальной направленности, разворота ее к интересам человека.

Многое сказанное в том докладе звучит, с моей точки зре­ния, и сегодня актуально. Горбачев ставил во главу угла со­циальные проблемы, которым должен быть подчинен рынок. Но, как и раньше, докладчик аргументировал свои рассужде­ния необходимостью укрепления социализма и ссылался при этом на Ленина. Однако костыли вероучителя не помогли. Многих делегатов доклад сразу же настроил на воинствен­ный лад. К этому надо добавить, что уже в самом начале съезда, когда обсуждались оргвопросы, прозвучали предло­жения, которые очень не понравились ортодоксальному большинству.

Например, делегат из Ленинграда предложил рассмотреть вопросы о политической ответственности КПСС перед наро­дом и о полной национализации партийного имущества. Шум в зале. Делегат из Свердловска потребовал заслушать содоклады от демократической, марксистской платформ и от Ленинградского инициативного съезда. Опять шум. И уж совсем размашистым прозвучало предложение делегата из Магадана, который предложил объявить отставку ЦК КПСС во главе с Политбюро и не избирать их в члены руководящих органов съезда, а также дать на съезде персональную оценку каждому секретарю ЦК и члену Политбюро.

После долгих препирательств было решено заслушать от­четы членов Политбюро и секретарей ЦК. Понятно, что гото­вилась политическая расправа. Главной мишенью фундамен­талистская номенклатура избрала меня, о чем речь пойдет дальше. Хотя не жаловала и Горбачева. Первым тревожным звонком оказалось голосование об утверждении его предсе­дателем какой-то комиссии. Против проголосовали 1046 че­ловек. Я видел, как он был удручен этим щелчком.

Я понимал, что слово для отчета получу одним из первых. Накануне до утра писал свое сочинение. У каждого жанра свои правила. Если говорить по большому счету, то в этом выступлении я пытался доказать, что партия еще может что-то сделать для страны, если одумается, реформируется и помолодеет. Но сегодня речь идет о жестокой схватке идеи народовластия и практики народоподавления. Предупредил о том, что движение к демократии неизбежно, оно пойдет — с партией или без нее.

Этот тезис вызвал особенно острую критику некоторых делегатов. Однако на практике так оно и случилось: преобра­зования пошли без партии, более того, в условиях бешеного сопротивления партийной, военной, кагэбистской и хозяйст­венной номенклатуры. Говорил о лицемерии, лжи, зашорен- ности сознания. «Люди устали от наших слов, споров и обви­нений. Треск слов — еще не гул истории и не поступь вре­мени».

Надо сказать, мое выступление произвело определенное впечатление. Меня провожали аплодисментами до тех пор, пока не вернулся на свое место в зале. Конечно, я не ждал похвал. Но в прениях, когда люди говорили о моей позиции, преобладала осторожная уважительность. Впрочем, всего было вдоволь. Например, первый секретарь Иркутского об­кома Потапов, критикуя просчеты в идеологической работе, упомянул о том, что «в отчете уважаемого Александра Нико­лаевича Яковлева даже вспомнилось об Иисусе Христе и многом игривом другом». Но тут же поддержал мое предло­жение об обновлении партии, чтобы она не оказалась на обочине истории. Делегат Сергеев сказал: «Александр Нико­лаевич Яковлев напомнил нам на съезде о том, как Христос изгнал из храма менял. Вот бы и сегодня повторить эту ак­цию! (Аплодисменты, смех.) А то открываю «Московский комсомолец» за 27 апреля этого года, а там написано: «Если бы кто-то показал: вот теневые деньги, нажитые нечестным трудом. Но откуда знать: где какие?.. Лучше подумать, как «связать» эти деньги, чтобы они нашли выход. Можно ис­пользовать акционерный капитал, продажу в частные руки маленьких магазинчиков и мастерских, сдачу земли в арен­ду...» Читаю и вижу, менял приглашают устроить «пир в хра­ме». А автор приглашения — Александр Николаевич Яков­лев».