Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

Как Молотов и Буденный, он рабски смирился с тем, что его жена была посажена в тюрьму по сфабрикованному полити­ческому обвинению.

Таковы были наши «вожди». Они постоянно грызли друг друга, заботились только о собственной шкуре. Известно, как Зиновьев и Каменев грызли Троцкого. Потом Орджони­кидзе, Микоян, Ворошилов и другие «разоблачали» Бухарина и Рыкова. В 1936 году Раковский, Радек и Пятаков публику­ют в «Правде» статьи с требованием расстрела Зиновьева и Каменева. Раболепные письма Сталину отправляли из тюрем все бывшие его соратники, признаваясь во всем и моля о по­щаде. Писал Сталину покаянные письма Бухарин, обещал полностью переделать

себя, выполнять все, что прикажет «вождь».

Говорить о морали Сталина и его окружения — занятие пустое. За день до своей смерти в июне 1937 года Якир посы­лает покаянное письмо Сталину с просьбой оставить ему жизнь. Резолюция следующая: «В мой архив. Подлец и про­ститутка. Сталин. Совершенно точное определение. Моло­тов. Мерзавец, сволочь и блядь — одна кара — смертная казнь. Каганович».

У меня нет ни малейших колебаний в убеждении, что все они подлежат суду за преступления против человечности.

Когда после XX съезда (1956) нависла угроза персональ­ной ответственности за злодейства, совершенные против на­рода, в высших слоях карательных и партийных служб нача­лась перебранка. Каратели из спецслужб говорили, что они были всего лишь исполнителями, выполняли прямые указа­ния партийных вождей. В свою очередь партийные «вожди» утверждали, что все злодеяния — дело рук ВЧК, ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ.

Правы и те и другие. Элита партии и элита служб безо­пасности — близнецы. Они вместе творили преступления. Если время от времени в общую мясорубку летели головы и членов Политбюро, и главарей спецслужб, шли на расстрел тысячи аппаратчиков из партии коммунистов и тысячи — из партии чекистов, то эта смертельная мельница говорит лишь о сложившемся в стране двоевластии.

Будучи мастером интриг, Сталин отменно играл в эти кладбищенские игры. Он не верил никому. Чтобы легче уп­равлять, он постоянно сталкивал лбами всех со всеми, от че­го у всех лбы были в кровоподтеках, а сами аппаратчики по­стоянно дрожали от страха перед смертью и одновременно видели сны о «заслуженном повышении по службе». Иногда сны сбывались, но страхи оставались. Так и шла жизнь аппаратчика — животный страх и жажда власти.

Сталин не забывал «поправлять» тех и других — и пар­тийных аппаратчиков и чекистов. Когда волна репрессий в

1938 году чуть-чуть ослабла, а руководители некоторых пар­тийных организаций начали информировать Кремль о том, что работники НКВД используют недозволенные методы следствия, именно Сталин направил 10 января 1939 года те­леграмму на места, в которой говорилось:

«ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воз­действия в практике НКВД было допущено с 1937 года с раз­решения ЦК ВКП(б)...»

Формула Сталина — «применение физического воздейст­вия» — лицемерно-кокетливое обозначение того, что было в действительности. Пытки, избиения, лишение сна, изнури­тельные ночные допросы с применением «конвейерной сис­темы» (следователи менялись для отдыха), многочасовые «стойки», расправы с родными и близкими и многое другое. Нередко арестованный на допросе мог слышать крики своей жены и детей, которых истязали в соседней комнате. Понят­но, что в этих условиях арестованные давали любые показа­ния.

Сталин лично дирижировал подготовкой многих судебных процессов. Известно, что 2 декабря 1934 года, прибыв в Ле­нинград после убийства Кирова, он отверг те версии, кото­рые выдвинуло следствие, и приказал доказать, что убийство Кирова — дело рук зиновьевцев. Он лично давал указания об арестах, избиениях арестованных, порядке их допроса. О своем подельнике по репрессиям Уншлихте он написал: «Избить Уншлихта за то, что он не выдал агентов Польши по областям (Оренбург, Новосибирск и т. п.)». Подобных ре­золюций полно.

Приведу несколько фраз из показаний бывшего началь­ника Лефортовской тюрьмы Зимина. Часто на допросы, рас­сказывает он, приезжали и наркомы НКВД — как Ежов, так и Берия. И тот и другой избивали арестованных. Он видел, как Ежов избивал арестованных, видел, как Берия избивал Блюхера. Блюхер кричал: «Сталин, слышишь ли ты, как меня истязают?» Берия тоже кричал: «Говори, как ты продал Вос­ток!» Блюхер оговорил себя, заявив о своих связях с право­троцкистской организацией, которой вообще не существова­ло. Вскоре он умер в следственной камере.

Другой пример, связанный с Эйхе. Военная коллегия в феврале 1940 года приговорила его к расстрелу. И даже пе­ред расстрелом он был подвергнут зверскому избиению. Об этом рассказал в январе 1954 года бывший начальник перво­го спецотдела МВД Баштаков.

«...На моих глазах, по указаниям Берия, Родос и Эсаулов резиновыми палками жестоко избивали Эйхе, который от по­боев падал, но его били и в лежачем положении, затем его поднимали, и Берия задавал ему один вопрос: «Признаешься, что ты шпион?». Эйхе отвечал ему: «Нет, не признаю». Тог­да снова началось избиение его Родосом и Эсауловым, и эта кошмарная экзекуция над человеком, приговоренным к рас­стрелу, продолжалась только при мне раз пять. У Эйхе при избиении был выбит и вытек глаз. После избиения, когда Бе­рия убедился, что никакого признания в шпионаже он от Эй­хе не может добиться, приказал увести его на расстрел».

Местные органы ВКП(б) постоянно просили увеличить плановые цифры массовых репрессий. Горьковский обком партии докладывал лично Сталину (февраль 1938), что вместо намеченных 4500 человек репрессировано 9600. Но и этого оказалось мало. Обком попросил установить дополнитель­ный лимит в 5000 человек, из которых 3000 для расстрела. Для Омской области лимит по первой категории был уста­новлен в количестве 1000 человек, но уже 13 августа, то есть через 8 дней после начала операции, начальник УНКВД Гор­бач сообщил Ежову, что в области расстреляно 5444 челове­ка, и просил увеличить лимит по расстрелам до 8 тысяч чело­век. Пользуясь энтузиазмом местных убийц, Ежов направля­ет Молотову новое письмо, в котором просит утвердить дополнительные лимиты на 63 270 человек, из которых 48 420 человек — по первой категории (расстрельной).

Дополнительные лимиты давались на основании решений Политбюро ЦК ВКП(б) и по личным указаниям Сталина, Мо­лотова, Ежова. Так, Политбюро ЦК 28 августа, 26 сентября,

4 октября, 20 октября и 13 декабря 1937 года удовлетворило ходатайства Оренбургского, Дагестанского, Архангельского, Калининского обкомов партии, Алтайского крайкома и ЦК Казахстана об увеличении им лимитов по первой и второй категориям.

В архиве хранится написанная рукой Сталина записка: «Дать дополнительно Красноярскому краю 6600 человек «лимита» по 1-й категории. За. И. Ст. В. Мол»... Ими же было подписано постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 612-132сс от 1 февраля 1938 года о дополнительном реп­рессировании по дальневосточным лагерям 12 тысяч заклю­ченных, причем всех по первой категории. Кроме того, 8 ав­густа того же года Ежов потребовал от начальника НКВД по Дальневосточному краю отчета о том, как идет операция по дополнительному лимиту еще на 20 тысяч человек. При этом Ежов указывал, что «край очень засорен», а лимит «можно прибавить».