Сумерки
Шрифт:
Но больше всего поражало полное отсутствие предметов культа: ни изображений Христа, ни пластмассовых статуэток святых или ангелов, ничего, что несло бы религиозный смысл, никаких сакральных предметов или поделок, отдающих китчем – в зависимости от того, как к этому относиться, – словом, ничего из того, что рассчитываешь увидеть в среде сектантов-фанатиков. Нигде в доме не были заметны признаки, которые указывали бы на религиозность его хозяев.
Грейс Спиви стояла спиной к ним в дальнем конце комнаты и смотрела в мокрое от дождя окно.
Генри
Она не шевелилась.
– Миссис Спиви? – промолвил Чарли.
Наконец она повернулась к ним. Сегодня на ней было все желтое: палевая блузка, канареечный шарфик в крапинку, темно-желтая юбка, желтые башмаки. На руках браслеты желтого металла и штук шесть таких же перстней с желтыми камнями. Эффект достигался совершенно нелепый. Яркость ее нарядов лишь подчеркивала нездоровую бледность рыхлого лица и дряблость покрытой старческими пятнами кожи. Создавалось впечатление, что она, по причине нередкого у людей преклонных лет маразма, вдруг возомнила себя двенадцатилетней девочкой, собирающейся на день рождения к подружке.
Седые космы зловеще торчали, но еще более зловещим был взгляд ее серых глаз, хищный и завораживающий.
Странное оцепенение сковывало ее фигуру: она стояла, вобрав голову в плечи, прижимая к бедрам сжатые в кулаки руки.
– Мое имя Чарльз Гаррисон, – представился Чарли, который никогда прежде не видел эту женщину, – а это – мой помощник, мистер Рэнкин.
Она, нетвердо держась на ногах, словно пьяная, сделала два шага от окна. Лицо подрагивало, еще больше побелев. У нее вырвался крик боли, и она, едва не упав, остановилась, раскачиваясь из стороны в сторону, как будто пол уходил из-под ног.
– Вам плохо? – спросил Чарли.
– Вам придется мне помочь, – сказала она.
Ничего подобного он не ожидал. Он рассчитывал увидеть сильную женщину, властную, магнетической силы личность, которая постаралась бы с самого начала вывести их из равновесия. А вместо этого она сама вышла из равновесия, причем в самом буквальном смысле.
Сейчас она стояла в полусогнутом положении, словно скорчившись от боли, и все в том же судорожном оцепенении со сжатыми в кулаки руками.
Чарли и Генри приблизились к ней.
– Помогите мне дойти до того стула, пока я не упала, – слабым голосом произнесла она. – Это все ноги.
Чарли посмотрел вниз и содрогнулся. На ее ступнях была кровь. Они взяли Спиви под руки и почти отнесли к стоявшему за столиком металлическому стулу. Когда они усаживали ее на стул, Чарли увидел у нее на ногах, прямо над язычком башмаков, кровавые раны, совершенно похожие между собой, нанесенные каким-то острым предметом, вроде пестика для колки льда.
– Надо вызвать врача, – предложил Чарли, внутренне смутившись оттого, что ему приходилось проявлять к ней участие.
– Нет, – сказала она. – Не надо никакого врача. Пожалуйста, садитесь.
– Но….
– Все пройдет. Все будет хорошо. Бог надзирает за мной, он милостив ко мне. Садитесь. Прошу вас.
Обескураженные,
– Смотрите, – вымолвила она повелительным шепотом. – Смотрите на это! Воззрите!
Так и не успев сесть, они остолбенели от чудовищного зрелища. На обеих ладонях зияли такие же кровоточащие раны, как и на ступнях. Чарли с ужасом заметил, что кровь потекла быстрее прежнего.
Невероятно – на губах старухи играла улыбка!
Он взглянул на Генри и увидел в его глазах тот же немой вопрос, который задавал сам себе: что за чертовщина здесь происходит ?
– Это для вас, – старуха явно была возбуждена. Подавшись вперед, она протянула руки через стол, обратив к ним ладони, всем видом своим побуждая их смотреть.
– Для нас? – произнес Генри в недоумении. – Что вы хотите сказать?
– Знамение, – сказала она.
– Знамение?
– Святое знамение.
Чарли уставился на обращенные к нему ладони.
– Стигмы.
Боже правый. Да ее место – в психушке. Чарли почувствовал, как по спине пробежал холодок.
– Это раны Христа, – сказала она.
«Куда мы попали?» – пытался сообразить Чарли.
– Я все-таки вызову врача, – еще раз предложил Генри.
– Нет, – сказала она мягко, но в то же время тоном, не терпящим возражений. – Да, эти раны болят, но это сладкая боль, блаженная боль, боль очищения; эти раны не вызывают заражения, они затягиваются сами. Неужели вы не понимаете? Это стигматы Христа, следы от гвоздей, которыми его прибивали к кресту.
Она безумна, подумал Чарли и с беспокойством посмотрел на дверь, прикидывая, куда могла уйти женщина с одутловатым лицом. Хочет привести сюда других ненормальных, чтобы сколотить бригаду смерти и устроить человеческое жертвоприношение? И у них хватает наглости называть себя христианами!
– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, – голос Грейс Спиди звучал уже громче, набирая силу. – В ваших глазах я не похожа на пророка. Вам кажется, что бог не будет творить свой промысел посредством такой сумасшедшей старухи, как я. Но он творит именно так. Христос любит изгоев, привечает прокаженных, развращенных, нечистых на руку, убогих и юродивых и посылает их нести его слово миру. А знаете почему? Вы знаете почему?
Теперь голос ее разносился по всей комнате, напомнив Чарли одного телепроповедника, который своей речью гипнотизировал аудиторию, обладая к тому же даром перевоплощения под стать хорошему актеру.
– Знаете ли вы, почему господь набирает пророков своих среди самых отверженных? – не унималась она. – Да потому, что он хочет испытать вас. Любой легко поверит проповедям благообразного пастора с лицом Роберта Рэдфорда и голосом Ричарда Бертона! Но только праведники, только те, кто душой принимает его Слово…, только те, кто воистину верит, узнают и примут его Слово, независимо от того, чьи уста его изрекают!