Супермодель в лучах смерти
Шрифт:
Как по команде, все задрали головы и замерли от восторга. В ночном небе, почти над ними, подсвеченный со всех сторон гигантскими снопами света, висел огромный античный храм с колоннами золотисто-молочного цвета.
— Что это? — прошептала ошеломленная красотой Люба.
— Парфенон, — столь же тихо ответил Леонтович.
— Мать твою… — не удержался от восклицания Кабанюк. — Это ж надо такую громаду осветить!
Татьяна ничего не сказала. У нее просто закружилась голова. То, что она видела, во многом отличалось от
Немного постояв и выслушав маленькую историю об Акрополе, Парфеноне, богине Афине, скульпторе Фидии, они отправились дальше, чтобы, пройдя метров сто, снова замереть от восторга.
Влево, вправо, вверх тянулись таверны, увитые зеленью. Между ними, приветливо открыв все двери и окна, уютным полумраком манили рестораны и ресторанчики. Везде было полно народа.
— Так тут же запутаться можно, — не уставал удивляться Кабанюк.
— Да уж, не отставайте, — посоветовал шоумен.
Люба взяла его за руку.
— Можно?
— Так надежней, — сказал он и пошел дальше.
— Так, может, здесь уж и сядем? — устало спросила Татьяна.
— Нет, нет, я помню одно место, там действительно потрясающе, — не останавливаясь, ответил Леонтович.
Они стали подниматься по античной гранитной лестнице, затоптанной миллионами ног за несколько тысячелетий. Она извивалась между стенами невысоких домов, полностью затянутых вьюном и виноградной лозой.
И вдруг сбоку, на два пролета выше, открылась площадка, образованная углами домов, и между ними, среди кустов с розовыми цветами магнолии, приютилась небольшая таверна.
— Господи! Это же настоящие декорации! — поразилась Татьяна. — Здесь же можно играть Лопе де Вега и вообще черт знает что!
Она рванулась вперед и первая оказалась у входа в таверну, где ее тут же встретил толстый гостеприимный хозяин в белой рубашке навыпуск, таких же штанах, черной жилетке и красной феске.
Он сразу заговорил по-русски и предложил выбирать столик. Татьяна уселась под раскидистой акацией лицом к пылающему в огнях Парфенону. Отовсюду доносилась греческая музыка, иногда перебиваемая цыганским надрывным пением и чардашем.
Леонтович предложил поручить ему сделать заказ. Кабанюк согласился, но выразил пожелание:
— Бутылку водки сразу.
— Мне коньяк, — заявила Татьяна.
— А мы с Любой будем пить легкое местное вино «Рицина», — подытожил Леонтович.
Закуску он предоставил выбрать официанту, предупредив, что они хотят национальную кухню, а на горячее — мясо на скаре.
На столе появился нарезанный крупными ломтями белый пышный хлеб. Официант зажег высокие свечи и налил всем вина. На блюде были поданы овощи и зелень. Далее, в большой чаше греческий салат с козьим сыром, маслинами, паприкой и прочими овощами. Особое удивление вызвали маринованный осьминог, печеные креветки, жареные сардины и маленькие, похожие на шашлык, каламаки с хрустящими колечками картофеля.
Под общий радостный тост «поехали» они выпили вино и принялись за еду.
Кабанюк особо не разбирал то, чем закусывал. Он на глазах обалдевшего официанта налил себе полный фужер водки и, крякнув, осушил его за здоровье дам. Татьяна, глядя на него, тоже перестала смаковать свою дабл-порцию коньяка и выпила сразу, показав официанту, чтобы принес еще.
— Хорошо-то как… — задумчиво произнес Кабанюк.
Вслед за официантом, принесшим коньяк, появилась девушка с маленькими букетиками фиолетовых цветов. Кабанюк широким жестом подарил дамам по три букетика. Расплатился Леонтович последними драхмами.
— Слушай, Леня, ты не обижайся, я ж тебе верну все сполна! Давай выпьем за твой талант!
— А за мой? — возмутилась Татьяна.
— И за твой, — согласился Кабанюк. Но чем дольше длился ночной ужин, тем больше он уделял внимания Леонтовичу, объясняя, что в своем районе он за полгода может пооткрывать сколько угодно таких харчевен, только ж в них сразу начнется сплошное мордобитие и антисанитария.
Леонтович слушал его вполуха и на всякий случай поддакивал. Мысли его как-то растеклись в разные стороны. Сидя под самым Акрополем, видя вокруг улыбающиеся беззаботные лица, выпивая с нормальным душевным мужиком, невозможно было думать о Ларисе, о ее судьбе и о его, в общем-то, несложившейся жизни, забуксовавшей в бесконечных шоу, заменивших настоящую жизнь. Нет! На Плаке человек становится хоть на несколько часов абсолютно счастливым. И Леонтович не хотел пропустить эти часы, раз уж он сюда попал.
Татьяне надоело постоянно посылать официанта за коньяком, и она переключилась на вино, которое подавали не только в бутылках, но и в больших кувшинах. В перерывах между едой она жадно курила и все недоброжелательнее посматривала на Любу. Та, в свою очередь, тихо балдела от окружающей ее красоты и не верила сама себе, что находится в Греции. Мечтала она лишь о том, чтобы прийти сюда вдвоем с Пашей и всю ночь просидеть с ним, слушая музыку и подставляя губы для поцелуев.
Очевидно, интуитивно Татьяна почувствовала романтический настрой девушки и, выпив очередной бокал вина, отодвинула поданное мясо и с издевкой поинтересовалась:
— Почему граф совсем не посещает конкурс? Неужели ты ему заменяешь всех супермоделей? Не поверю. Там есть девицы высшего класса. Даже я, женщина, еле сдерживаю себя, чтобы не прикоснуться к их мраморным ногам, лично тебе доходящим до подбородка…
— Это все благодаря вам, — вспыхнула Люба.
— Почему? — задержала на ней удивленный глаз артистка.
— Потому что после ваших ног и мои сгодились!
Татьяна чуть не упала со стула. Давно ни одна женщина ей не хамила, зная ее взрывной характер и безжалостный язык. А тут какая-то лимитчица позволила себе такое!