Супермодель в лучах смерти
Шрифт:
— Ну как я? — с надеждой спросила она.
Павел мельком осмотрел девушку и успокоил:
— На пять с плюсом.
Они быстро поднялись наверх. В ресторане пассажиры вовсю уплетали ужин. Но пришлось проводить Любу в конференц-зал, где девушки выслушивали последние наставления Леонтовича. На прощание Люба попросила Павла:
— Во время жеребьевки будь рядом со сценой, а то, если я тебя не увижу, упаду со страху в обморок.
Он ободряюще улыбнулся ей и отправился в ресторан. Там, разметав рыбные закуски, народ готовился к сибирским пельменям. Из рук в руки передавались бутылки водки, за некоторыми столами уже пели. Павла окликнул Янис, помощник Апостолоса, и жестом пригласил за их стол. На нем оставалось еще много закусок, так как сидели исключительно почетные иностранные гости.
Дамы наперебой стали советовать Павлу попробовать странные русские пироги — кулебяки, а также заливную свинину и осетрину с хреном. Он благодарил и напоминал, что является русским и поэтому все эти блюда хорошо знает.
То ли от подлости Татьяны, то ли от вынужденной заботы о Любе, но он почувствовал, что ужасно хочет есть, и, ни на кого не обращая внимания, стал поглощать все, что предлагалось.
Еда оказалась вкусная. Кулебяка с хорошими сортами рыбы особенно понравилась ему.
Янис, сидевший рядом, подливал водку и постоянно предлагал по-русски:
— Что, граф, накатим?
Павел не отказывался, но пил маленькими глотками. Он ел, и злость постепенно проходила, взамен ее возникло неизвестно откуда взявшееся чувство ответственности за Любу. Хоть он и не верил в ее россказни, но считал своим долгом избавить ее от страхов.
— Почему мы с вами в Москве не сошлись? — улыбался Янис. — Я слышал, у вас там были всякие неприятности?
Павел терпеть не мог, когда посторонние совались в его жизнь. Ну какое, к черту, дело этому греку, бывшему советскому уголовнику, до его проблем. Но воспитание не позволило послать его на три буквы.
— Нынче в Москве никто не застрахован…
— Знаю. Чудовищная страна, — поддержал его бывший соотечественник.
— Уж какая есть, — отрезал Павел и занялся пирогом с грибами. Он не любил разговаривать о России с эмигрантами.
Янису не понравилось, что граф держится с ним довольно надменно. На это ему было плевать. Как всякий совковый простолюдин, он генетически презирал всяких там дворянчиков да графьев, кичащихся своим образованием и воспитанием. Но в данном случае приходилось подлаживаться под настроение графа и насильно завоевывать его расположение. По замыслу Яниса, граф не просто должен был вывести его на Воркуту, а по возможности стать союзником и исполнителем возможной грязной работы. Оставалось только найти доказательства, что именно Воркута организовал покушение на графа. Янис не сомневался, что еще парочка дорогих подарков заставит Татьяну подтвердить это.
Наконец, торжественно неся перед собой супницы, официанты стали разносить по столам блюдо праздничного вечера — сибирские пельмени.
Все сразу заговорили в один голос. Кто-то уверял, что их надо есть с бульоном, кто-то возражал и предлагал с маслом, уксусом и перцем, им возражали и клялись, что в Сибири едят исключительно со сметаной. Но и этих раскритиковали, заявив, что пельмени следует употреблять только с чесночным соусом.
Иностранцы крутили головами и не знали, с чего начать, как есть эти маленькие аппетитные подушечки. Но споры постепенно затихли, так как победил один неоспоримый тезис — в любом случае под пельмени полагалось выпить!
От разных столов послышались тосты и здравицы в честь поваров и организаторов. Маркелов и Апостолос снова кланялись, улыбались и по-хозяйски разводили руками, словно сами лепили эти пельмени.
Не желая уступать им славу, из-за стола встала Татьяна и спела русскую народную песню. К пельменям не имевшую отношения, но довольно разбитную. Ей стал подпевать весь ресторан, и Татьяна оказалась в центре внимания.
— Хорошо поет, — заметил Янис.
Павел промолчал. Он не мог больше смотреть на нее. Когда он расставался с женщинами, они исчезали из его поля зрения и благополучно забывались. Но от Татьяны некуда было деться. Она присутствовала везде, и приходилось с этим мириться, держать себя в руках. А то ведь Павел мог и не стерпеть. От одного ее обращения к нему «котик» рука сама сжималась в кулак.
Янис налил ему водку и подтолкнул, видя, что граф уж слишком глубоко ушел в свои мысли.
— Граф, вам ли печалиться на этой земле. Сколько наблюдаю за вами, поражаюсь, бывают же у Господа любимчики! Все вам дано. Бабы обмирают, тащатся за вами. Мужики боятся играть с вами за одним столом. К тому же знаменитый и богатый…
Павел выпил и внимательно посмотрел на Яниса.
— Скажите, вы не гомосексуалист? — серьезно спросил грека.
Тот вылупил глаза.
— Если нет, то для чего вы меня так обрабатываете?
Янис решил изменить тактику. Граф оказался орешком покрепче, чем он предполагал. И поэтому в разговоре пошел напрямую.
— Я в вас заинтересован. И полагаю, что и вы скоро станете заинтересованы во мне.
— Значит, все-таки, гомик, — сам себе подтвердил Павел.
Янис рассмеялся. В ответ на это гнусное предположение, особенно задевавшее его как бывшего зека, на кончике языка у него так и вертелось признание о сегодняшнем траханье с любовницей графа. Вот бы он взвился. Небось уверен, что она дает только таким именитым, как он. «Выкусите, граф, — с издевочкой сказал бы ему Янис, — и мы там побывали». Но не сказал. Проглотил обиду. А повел речь совсем о другом.
— Вы, граф, человек откровенный. С вами темнить не стоит. Я не буду втираться к вам в дружбу, а просто кое о чем спрошу, если вы согласитесь послушать.
— Надеюсь, не очередные сплетни о моей жизни? — сухо спросил Павел.
— Граф, меня ваша жизнь вообще не колышет, — не выдержал Янис. — А разговор имеется.
Павел не возражал поговорить и согласился выйти на палубу. Они долго бродили среди шумных пассажиров в поисках укромного места для серьезного разговора. Потом перелезли через цепи и устроились на катушках с канатами.
— Признайтесь, граф, неужели вам не хочется отомстить человеку, который собирался вас убить? — напрямую спросил Янис.
Павел ничего не ответил. Вопрос был слишком неожиданным. Уж от кого он не предполагал его услышать, так это от залетного грека.
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Потому что считаю вас нормальным нашенским мужиком, не прощающим оскорблений.
— Положим, так. И что дальше?
— А дальше мне хотелось бы знать, что вы сделаете с этим человеком, если встретите его?