Супермодель в лучах смерти
Шрифт:
Закончив, он небрежно попросил Павла:
— Переведи ей, граф. Подоходчивее, пожалуйста.
Павел понял, что приход этого позера просто спасение для него. Поэтому уж постарался, чтобы Пия по достоинству оценила тост.
И она оценила. Даже позволила поцеловать руку. Павел вдруг поймал себя на том, что ему начинает нравиться независимая манера общения артиста. Он умудрялся пользоваться всеми возможными благами новой жизни и при этом плевать в сторону ее хозяев. С женщинами, видимо, он поступал так же. Презирал их за то, что они ему отдавались. Не сумев сразу понять, зачем его пригласила на встречу Татьяна, он готов был всеми силами
— По-моему, вы слишком много занимаетесь политической деятельностью? — спросил он по-русски и перевел вопрос для Пии на английский.
Она благодарно улыбнулась ему.
Артист сомкнул жесткие губы, насупился, поиграл бровями, потер руки, взял трубку, не спеша раскурил ее и, выпустив дым, ответил, не заботясь о переводе:
— Когда жопа не может высрать — жрать бессмысленно. Зачем заниматься искусством, если оно не доходит до народа.
Павел перевел дословно. Пия восторженно зааплодировала.
А артист, не меняя выражения лица, невзначай осведомился:
— Граф, ты, часом, не знаешь, она любит это дело?
— В каком смысле?
— В смысле — трахается?
Павел чуть не покатился со смеху, видя его мрачноватую гримасу.
— Вы о чем? — вмешалась в их разговор заинтригованная Пия.
Павел вдруг сбросил с себя оцепенение, охватившее его после ухода Татьяны. Теперь он сам оказался в некотором роде сводником. Тем самым снимал с себя груз некоторой вины перед Пией за то, что не раскрыл ей объятия. К тому же самой Пии ухаживания знаменитого русского артиста, да еще с такой страдальческой, мученической внешностью пойдут на пользу и укрепят едва не надломившуюся женскую гордость. Поэтому, повеселев, Павел взял инициативу на себя.
— Мой друг завидует вашему мужу, миллионы которого ничто по сравнению с таким сокровищем, как вы.
Артист понял смысл перевода, но ни один мускул его лица при этом не дернулся.
— О, завидовать мужьям значит намекать на что-то большее, — ответила Пия и погрозила артисту пальцем.
Он ответил легким поклоном. Павел понял, что больше ему здесь делать нечего. И сказал напоследок:
— Пия, я счастлив оставить вас с таким замечательным мужчиной. Только не отпускайте его далеко от себя, иначе стая поклонниц, рыщущих по кораблю, может его задушить в своих объятиях.
— Неужели он так популярен? — кокетливо спросила Пия.
— Да. Как Марлон Брандо в Америке.
— Боже! Как я его люблю! — воскликнула Пия и захлопала в ладоши.
— Кого? — не понял артист, занятый своей многозначительностью.
— Скорее всего это касается вас, господин артист. Предлагаю вам продолжить эту милую беседу без меня. Дама настолько очарована вами, что третий, то есть я, уже лишний. К чему свидетели? Тем более гнев миллионера, наверное, покруче нашего доморощенного рэкета.
— Куда же вы, граф? — забеспокоилась Пия.
Павел взял ее руку, поцеловал и, глядя в глаза, тихо сказал:
— Отныне я навсегда ваш друг и хранитель ваших сердечных тайн.
Элегантно поцеловал руку, заказал еще одну бутылку шампанского для своих друзей и с легким сердцем вышел из бара.
Глава четырнадцатая
После обеда палубы корабля опустели. Почти все пассажиры отправились отдыхать перед вечерним банкетом и презентацией конкурса супермоделей. Готовилось сногсшибательное представление. О нем много говорили и с нетерпением
Среди немногих бодрствующих и непричастных к последним приготовлениям был Янис. Он задумчиво прохаживался возле нижнего бассейна, окруженного столиками с шезлонгами и молодыми пальмами. Мысли о Воркуте отравляли ему жизнь. И хотя до Пирея времени было предостаточно, следовало начинать действовать. А для этого необходимо найти кого-нибудь, кто знал бы этого бандита в лицо.
— Легко сказать — найти. Воркута тоже не дурак светиться.
Янису очень не хотелось идти на поклон к Лавру и объединять с ним свои усилия. Ведь если он сумеет тихо вычислить Воркуту на судне, установить за ним слежку и выведать его интересы, то Янис получает неоспоримые преимущества перед Маркеловым и его людьми.
Однако важно не просто найти Воркуту. Ведь не прохлаждаться же он собирается в круизе. Если выяснится, что ему известно о транспортировке и захоронении радиоактивных отходов, то у Яниса появятся доказательства утечки информации из фирмы Маркелова. Апостолос такое не простит. Маркелов не то что не получит никаких денег, он еще будет платить всю грандиозную неустойку за провал сделки. А Воркуту несложно будет перекупить и заставить работать на себя.
Если же окажется, что он не в курсе предполагаемой операции, значит, за Маркеловым числится нечто другое, неизвестное Янису и всей греческой стороне. И в этом случае компромат на партнеров не помешает. В главном Янис не сомневался — Воркуте также не выгоден шум, как и всем участникам круиза. Он не контрразведка и не представляет государственные органы. Но засвечивать его и выдавать полиции тоже не имеет смысла. Начнутся разговоры, что на корабле криминальная обстановка. Поналетят репортеры, у каждого будет своя версия. И в конечном счете кто-нибудь до чего-нибудь докопается.
Перебрав всех людей в окружении Маркелова, Янис остановился на Татьяне. Она знала многое и при этом не придавала значения своей болтовне. До сих пор на нее, как на источник информации, никто не обращал внимания. Янис решил попробовать. Он вытащил из небольшого сейфа, вмонтированного в стенку его каюты, небольшой кожаный пенал, раскрыл его и вывалил на стол драгоценности, лежавшие в нем. Двумя пальцами разложил и принялся выбирать подходящие для начала разговора с Татьяной.
Выбрал не самое шикарное колье с мелкими бриллиантиками, резонно рассудив, что встреча может закончиться впустую. Но прикормить Татьяну на будущее тоже не повредит.
Его предварительный звонок застал Татьяну в постели. Она выпила несколько таблеток в надежде протрезветь к ужину. Ей ужасно хотелось спать, но она старалась себя перебороть, зная, что после сна опухнет и будет похожа на каракатицу. Поэтому благосклонно отнеслась к просьбе грека уделить ему немного внимания. Янис рассчитывал встретиться в баре, но она предложила зайти к ней. Предупредив, что не станет специально одеваться, а примет его запросто, как доброго знакомого.
Янис постучал и, услышав слова, что дверь открыта, вошел. Татьяна лежала под пледом в позе одалиски. Ее роскошное бедро напоминало изгиб гитары. Распущенные волосы разметались по подушке. Белый пеньюар не сдерживал завалившуюся набок грудь, мерно волнуемую спокойным дыханием. На лице Татьяны совершенно не было краски, и от этого она казалась доступнее и добрее.