Супружеская жизнь
Шрифт:
И мне хочется поиграть, резким ударом послать мяч к Анник, и тогда она подпрыгнет так, что вздрогнет ее упругая грудь, и крикнет:
— Ужасный человек!
Но игра быстро надоедает мне. В общем, я не умею развлекаться и не знаю, что меня могло бы заинтересовать. Я теперь совсем не компанейский человек. Я убегаю от того толстого поверенного, которому очень хочется дружить со мной, но ведь он словно привязан к телефонной трубке и ни о чем не может говорить, кроме своих служебных дел. Впрочем, я похож на него. Даже в купальных трусиках выступаю с таким достоинством, будто с моих плеч ниспадают складки невидимой адвокатской мантии. Так же, как этот поверенный, я ожидаю возвращения к судебной трибуне. Нет, мне здесь не место, отворачиваюсь
Как-то раз я решил отправиться вместе с Эриком и тестем. Они разрезали червей пополам, вытаскивали улиток из их «домиков», брали своими толстыми липкими пальцами рыбьи потроха и нацепляли на крючки всю эту гадость. Домой возвращались с полной корзиной добычи, и, когда на большом блюде трепетали их рыбные трофеи с выпученными глазами, оба моих спутника указывали пальцем на самую мелкую рыбешку.
— А вот эту, — говорил тесть, — эту самую корюшку поймал Абель.
Иной раз мне случается погрузить девиц в свой старый автомобиль, наконец вернувшийся ко мне из ремонта, почтенный возраст которого вызывает шутки всех моих пассажирок, и мы совершаем поездку до Сарзо, Сент-Анн или Пор-Луи.
Иногда я пытаюсь побыть в одиночестве. Ухожу, отправляюсь в самый дальний конец бухты, где никогда и ничего не прибирают, где земля и вода сливаются в какой-то лохматой бахроме и несут друг другу свои отбросы. Море прибивает к берегу пену, «скелет» каракатицы, разбитые раковинки, слизистые водоросли, дерево; земля сбрасывает в море гравий, дохлую кошку, упавшую набок каменную глыбу, из которой бы у древних кельтов вышел превосходный менгир, засаленную бумагу, бидон из-под технического масла, коробку от сардин с завернутой в трубочку крышкой, апельсиновые корки и меня самого. Я поднимаю плоскую гальку, на которой перекрещиваются белые полосы, потом легкую розовую пластинку — это проделка моря, отшлифовавшего обломок кирпича, потом кусочек кровельного шифера. Адвокат Бретодо осматривается. Озирается. Нет, его здесь никто не увидит. Он наклоняется и, размахнувшись, бросает камушек. Увы, три посредственных рикошета — вот все, чего он добился.
— Плоховато! — кричит Тио, появившийся из-за скалы. Оказывается, он искал меня и послан захватить и увести с собой. Я снова попадаю в дамское общество, женщины устроились надолго, их языки и пальцы уже в действии, вязанье и сплетни продолжаются. Иногда я попадаю сразу на весьма любопытную историю.
— Ее первый муж умер, — рассказывает мамуля, — и это произошло при весьма странных обстоятельствах.
Кто? Впрочем, это не имеет значения. Теща продолжает:
— Представьте себе, у жены упало в воду обручальное кольцо. Она закричала: «Жером, пойди найди, пожалуйста. Ведь есть примета: если потерял обручальное кольцо, случится несчастье». А он не решался — и заметьте, он умел плавать, — но в этом месте было три метра глубины. Говорят, он ей пятнадцать минут твердил: «Куплю тебе новое». Но она была безутешна: «Нельзя покупать другое кольцо, как же ты не понимаешь, это то же самое, что снова замуж идти». Это его разволновало. Нырнул, поискал на дне, нашел кольцо и даже успел выбросить его на берег. И вдруг тут же утонул от внезапного кровоизлияния.
В другой раз я попал, как шмель в марлевый сачок, на эти дамские посиделки. Кругом шла обычная кутерьма, но у нас на участке в шесть квадратных метров было тихо.
— Вы с нами останетесь, Абель? — спросила теща.
— С удовольствием, мама.
Я разлегся. Мамуля облизнула языком губы, повернулась к Мариэтт, смотревшей в сторону, и, чтобы закончить прерванный разговор на какую-то общую тему, осторожно заметила;
— Да, верно говорится: брак создается руками мужчины, но семью-то, к счастью, создают женские руки.
О ком же речь идет? Это пока тайна. Может, не такая уж непроницаемая. Во всяком случае, во всех этих пословицах и поговорках бывают удивительные находки. Если брак — изобретение мужчины, то это подобно демократии,
— Он все еще не женился, — говорит мамуля. Вот они и причалили. Мамуля продолжает:
— А ведь давно пора. Ему по меньшей мере…
Цифра не названа.
— Да он на два года моложе Абеля, — говорит Мариэтт.
— На шесть лет старше, чем Арлетт, — добавляет Габриэль.
Мадам Гимарш хмурится. Замужество Арлетт давно стало для нее тяжкой заботой. Мечта о замужестве Симоны волнует ее не менее, но по другим причинам. У Симоны не только имеется желание быть независимой, но и возможности для этого, которыми она широко пользуется.
Симона работает в качестве модельерши, на жизнь себе зарабатывает, оплачивает свое питание в доме, как и все взрослые, и, лишь только родители насупят брови, грозится, что переедет в Париж. Вон она, Симона, проходит мимо нас в сопровождении не знаю точно кого — какого-то молодого человека, — недавно она говорила о некоем Анри, затем об Армане, о Жермене, а в Анже, когда звонят по телефону, вызывают только ее одну. Мадам Гимарш смущенно провожает ее взглядом. Прошу вас, не будем говорить об упадке нравов. Симона, так же как и Анник, пользуется вниманием мужчин, возвращается домой в неурочный час, рассказывает довольно развязно о своем очередном флирте и даже слышать не хочет о замужестве. Что бы это значило? Должно быть, не нашла никого подходящего. Правда, ничто ей не мешает найти, и, поскольку у нее уйма поклонников, надо полагать, что она все еще ищет, прибегая к современному сравнительному методу…
Одержимые желанием расширить свой клан, мамаши все еще болтают меж собой, но я больше не слушаю. Снова проходят Симона вместе с Анник, которым сопутствует весьма нахальный белокурый эфеб. Глаза мои неотступно следуют за ней.
— Не стоило бы так упорно разглядывать ее, Абель, в моем присутствии, — вдруг замечает Мариэтт. В ее голосе скорей насмешка, чем упрек. Но я отвечаю с некоторой досадой:
— Если я не имею право взглянуть на то, чем любуются тысячи людей, так уж лучше выколоть мне глаза!
И вдобавок разрушить на площадях шедевры искусства, демонстрирующие нам чересчур нагих богинь, кормящих грудью младенцев под взором своих божественных и явно мужественных супругов, отлитых из бронзы! Право, вот когда видишь такую Анник среди этой выставки всяких уродств, становится легче дышать, она примиряет тебя с человечеством и даже воспламеняет мужей в пользу их собственных жен. Я очумел от глупой болтовни и нелепостей. Выждав для приличия несколько секунд, я подымаюсь, незаметно прохожу позади палаток. И вот я уже исчез из их поля зрения. Расправив плечи, втянув живот, я бегу рысцой и догоняю тех, кого женитьба сделала моими родственницами, — мою свояченицу и кузину.