Суровые времена
Шрифт:
Лицо его, скрываемое под маской даже тогда, когда он оставался один, было очень похоже на череп. Восково-бледные черты его застыли в постоянной гримасе страха. О том, какой народ его породил, не стоило и гадать. Глаза его были водянисто-серыми, с розовыми бликами по краям, однако мне кажется, альбиносом он все же не был. Используя способности Копченого, я сновал по времени, дабы поскорее вызнать все достойное внимания. И ни разу не застал Длиннотень полностью без одежды. Он никогда не мылся, не менял одежды. И даже никогда не снимал перчаток.
Последний – то есть теперь единственный – Хозяин Теней, он являлся непререкаемым самодержцем города Тенелова, а в стенах своей крепости, под названием Вершина, был полубогом.
Едва уловимый стон его мог вызвать ужас у десяти тысяч человек, заставив оных драться за честь успокоить его. И тем не менее он был пленником течения жизни, без малейшей надежды на освобождение.
Вершина – самое, за исключением лишь одного, южное творение рук человеческих. Я пытался пробиться дальше на юг. Где-то там, за туманами позади Вершины, скрывается Хатовар, к коему мы шли долгие годы. Глянуть бы хоть глазком на его чудеса!
Но Копченый наотрез отказался двигаться дальше на юг.
Он и в добром-то здравии безумно боялся Хатовара. Именно этот город заставил его изменить Радише с Прабриндрахом Драхом несколько лет назад. Наверное, страх перед ним довлел как над его телом, так и над душой.
По сравнению с Вершиной любая человеческая постройка, которую я когда-либо видел, кажется карликовой. Не исключая даже чудовищной башни Госпожи, что в Чарах. Строительство Вершины, длившееся больше двух десятилетий, превратилось в главную отрасль индустрии Тенелова – города, что до появления Хозяев Теней назывался Кьяулуном. Что на местном диалекте означает – Врата Теней.
Строители работали день и ночь. Ни выходных, ни праздников не ведали. Длиннотень решил, что крепость должна быть завершена прежде, чем враги его возьмут над ним верх. Он был уверен, что, выиграв в этой гонке, станет властелином мира. Никакие силы небесные, земные либо адские, как полагал он, не достигнут его в стенах завершенной Вершины. Ни даже тьма, еженощно осеняющая его ужасом…
Внешние стены Вершины вздымались ввысь по меньшей мере на сотню футов. Не знаете, где бы такую лесенку взять?
Бронзовые, серебряные, золотые письмена сверкали со стальных плит, укрывавших грубый камень стен. Батальоны рабочих день и ночь, других дел не зная, следили за тем, чтобы письмена не тускнели.
Прочесть их я не мог, но знал, что содержат они защитные заклятья великой силы. Длиннотень, слой за слоем, покрыл своими заклятьями все, что было частью Вершины. Имей он достаточно времени – вся внешняя поверхность крепости скрылась бы под непроницаемой броней волшбы.
На закате Вершина полыхала ярче любого лесного пожара. Сверкающие хрустальные купола, завершавшие каждую башню, превращали Вершину в подобие густого леса маяков. Они были сооружены везде, откуда бы Длиннотень ни желал наблюдать окрестности, вне досягаемости своих ужасов. Сиянье необоримой яркости не оставляло ни единого уголка, где могла бы спрятаться Тень.
Того, над чем он был хозяином, Длиннотень боялся более всего на свете. Даже Черный Отряд был для него лишь раздражающе жужжащим москитом…
Вершина, даже неоконченная, крепко ошеломила меня. Да мы – ослепленные гордыней безумцы, раз наметили маршрут, пролегающий через – и за – эту твердыню!
Однако не всех врагов Длиннотени можно так же легко запугать. Кой для кого из них и земные крепости, и само время не очень-то многое значат. Рано или поздно его оборона падет, и в тот же самый миг они пожрут его.
Он решился играть по высшим ставкам, и проигрыш в игре сей столь же ужасен, сколь велик возможный выигрыш. И бросать игру поздно. Теперь либо – венец победителя, либо – венец же, но мученический. Жил Длиннотень в хрустальной палате, венчавшей высочайшую, центральную башню Вершины. Спал он редко – слишком силен был страх перед ночью. Долгие часы проводил он, недвижно взирая на равнину из сияющего камня.
Душераздирающий вопль разорвал атмосферу мрачного города. Жители Тенелова не обратили на него внимания. Если они вообще думали о странном союзнике своего властителя, то наверняка только надеялись, что судьба как-нибудь вырвет из рук Длиннотени такое мощное орудие. Кьяулун был населен людьми сломленными, без надежды и веры, дошедшими до той точки, до коей не пали и джайкури в худшие дни осады Деджагора.
Почти все они были слишком молоды, чтобы помнить времена, когда не было никаких Длиннотеней, властных над их жизнями куда более, чем забытые боги…
Но истребить слухи не под силу было и Длиннотени. Даже в самом сердце его империи кое-кому приходилось путешествовать, а путешествующие всегда развозят новости. Кое-что из этих новостей даже бывает правдой. И народ Тенелова знал, что с севера грядет рок.
Душою каждого слуха служило название: Черный Отряд. И это не радовало никого. Длиннотень был дьяволом из дьяволов, однако многие из его подданных боялись, что падение его лишь явится предвестием куда более суровых времен.
Мужчины, женщины, дети – весь народ Тенелова посвящен был в одну из истинных тайн бытия: за Тенью, чей лик маячит перед глазами, прячется Тень, неизмеримо более темная.
Длиннотень сеял страх и боль окрест лишь оттого, что сам являлся жертвой тысячи ужасов.
Словом, там было жутко. Так жутко, что мне отчаянно захотелось вернуться туда, где тепло, где кто-нибудь поддержит и скажет, что тьма не всегда несет в себе ужас. Мне захотелось к Сари, тому свету в ночи, что правит миром.
– Отнеси меня домой, Копченый.
36
Капитан меня предупреждал. «Будь точен», говорил…
И не раз.
Меня понесло и увлекло туда, к крови и пламени, к корчащимся, темнеющим и обугливающимся бумагам. Я лежал в луже крови, скопившейся вокруг. Топот бегущих отдавался в ушах, словно мерная, оглушающая поступь гигантов.
Слышал я и крики, коим не было конца.
Костоправ меня предупреждал. А я забылся. Он ведь не сказал – а может, и не понимал, – что понятие «дома» чье-нибудь сознание может определить как страшную эмоциональную боль… Рвущую. Терзающую. Копченый отнес меня в Таглиос, только – в тот момент, что казался концом самого времени. Дрогнув от отвращения, я понесся назад, и отвращение было столь сильно, что я завлек самого себя, и ненавистные обрывки прошлого, и сбитого с толку Копченого в самую Преисподнюю.