Суть времени. Цикл передач. № 31-41
Шрифт:
Остальной мир будет рассматривать всё это как гетто и топтать. В гетто будут свои священники, в гетто будут свои полицаи, — и они будут в шоколаде, как были в шоколаде такие полицаи и в колониальной ситуации. Но только в колониальной ситуации хотя бы обещали, что будут развивать, а тут не будут обещать. Тут неразвитие навсегда. «Гетто фореве».
Значит, вот что такое союз Постмодерна и Контрмодерна.
А ещё есть Модерн. Хотите в него? А где традиционное общество, из которого извлекать ресурс для того, чтобы попасть в модерн. В Китае есть (я много раз говорил), в Индии есть, а здесь нет.
Ну, и что же тогда? Если в мире есть Контрмодерн, который работает вместе с Постмодерном, и реликты Модерна (реликтовый Модерн), и ни в Контрмодерн не хотим — потому что гетто; ни в Постмодерн — потому что ад; ни в реликтовый Модерн — потому что, во-первых, поздно, а, во-вторых, Россия — не модернизируемая страна, то куда идём?
За что воюем? Под каким флагом? Где проект, в котором бы идея форсированного развития была
а) русской и
б) не такой, как в модерне?
Где это условие — русскости плюс не такой, как в модерне?
Это и есть Сверхмодерн.
Нет четырёх проектов? Какая перспектива? Какая надежда? За что воюем?
Но самое главное, что не такая уж это загадочная вещь, говорит о постмодерне Дугин. Есть очень много авторов, доктрин, школ, которые этим занимаются на профессиональной основе. Я был поражён, когда познакомился с одним текстом Стивена Манна, ещё 1992 года, из американского военного журнала Parameters. Манн говорит о необходимости внедрения постмодернистских методов в структуру военной доктрины США. Двадцать лет назад! А мы говорим, до какой степени серьёзен постмодерн. Если с начала 90-х постмодернистские элементы формируют военную стратегию США …
Завтра: Каковы здесь личные и общественные стратегии? (Что делать? — С.К.) Вести арьергардные бои на оставшейся территории, где ещё сохранилась твёрдая почва, или же идти туда, в эти протуберанцы нового, в чудовищное пространство, где нет ни опоры, ни языка?
(Вот так строится ловушка! Всё! Вас уже нет. Ну, нет вас политически! Вы приняли эту альтернативу — и вас уже нет. Враг вас уже разгромил — вы ещё войну не начали! Вы построили учебку, вы собрали новые образцы оружия, вы командный состав [собрали], карты, всё… Пошли! Вперёд! Вот с этой картой пошли вперёд и зашли в одно нехорошее место.
«Вести арьергардные бои на оставшейся территории, где ещё сохранилась твёрдая почва?.. Или же идти туда, в эти протуберанцы нового, в чудовищное пространство, где нет ни опоры, ни языка?»
«Вести арьергардные бои на оставшейся территории», — это где? На какой территории?
На территории модерна? — Её нет.
На территории Традиции? — А она есть, эта территория? Где она? Заброшенные сёла без электричества — это средневековое село? Община? Многодетные семьи?
«…идти туда, в эти протуберанцы нового, в чудовищное пространство» — ну идти в ад!
В чём содержание постмодерна? Зачем он нужен? — Чтобы потерялись различия, все различия.
— Вот это Микеланджело? — великий художник?.. Вот это Рафаэль — великий худодник? Вот это Леонардо да Винчи — великий художник? А это три буквы на заборе!.. Разницы нет, говорит постмодерн.
— Вот это подлец, а это герой. И разницы нет!
Вообще нет различий.
А почему их нет? Потому что всё — бренды, всё неподлинное, всё практикабли, симулякры (то есть имитации). А почему всё имитации? Потому что нет метафизики.
Постмодерн говорит:
— Поскольку у вас метафизики нет, козлы, я вас буду делать как лежачих. Я с вами что захочу, то и сделаю. У вас метафизики нет, у идиотов. Вы её и тогда не достроили, и всё, что было, отдали! Вы дезориентированы!
В ответ на это говорится о том:
— Раз враг — постмодерн, а его ключевая ставка — отсутствие метафизики. И он знает, что в отсутствие метафизики он разгромит всех, как лежачих, — значит, нужна метафизика.
Или метафизика или смерть!
Начинаешь заниматься метафизикой:
— Ах! Боже мой! Какая ещё метафизика?! Да ещё светская?!
Нет светской метафизики? — Всё!..
В модерне есть метафизика развития, прогресса, гуманизма.
В коммунизме она изначально была другая — новый человек, новый гуманизм, другое развитие…
И есть советский опыт, опёртый на два столетия другого развития! База данных есть. Банк данных.
Ещё тут Дугин говорит, что евразийство — это политическая философия, у которой несколько столетий позади… Политической философией сыт не будешь! Философия — книжки. Открыл, почитал… А мы-то говорим о другом.
Миллионы текстов, сотни великих книг, фильмы, музыка, опыт жизни, человеческий типаж, — это всё есть у нас и ни у кого больше.
Да, мы признаём, что в этом были изъяны, раз это удалось победить.
Мы ищем эти изъяны, нащупываем их, преодолеваем и говорим:
— Вот теперь у нас это есть без изъянов. И мы с этим идём в бой. С этим… И никто, кроме нас такой бой выиграть не может, потому что у нас впервые появилось то, чего у другого человечества нет вообще.
Такой бой можно выигрывать. Но тогда опять встаёт вопрос о той же метафизике, а также обо всём другом…
Что обеспечивает подлинность? Что обеспечивает мобилизационный дух? Что? Только это. Именно потому, что это было не довыявлено, не поставлено во главу угла, не доведено до определённых концентраций… И это экзистенциальное смертное заболевание, уничтожившее культуру, как оно уничтожает её всегда, когда нет метафизики… И отсутствие различений, и человеческая слабость…
Всё это произошло потому, что не было оси. Точнее, ось была, и первое поколение революционеров, второе её интуитивно чувствовало. А потом она ушла в сторону.
Слишком пытались походить на Запад. Боялись самих себя! Боялись нащупать свою фундаментальную самость, окончательную. Копировали гибнувшие модернистские идеалы, не понимая, что нас-то они и погубят. Что нам-то нужно своё. Но не своё вообще, а то своё, что ведёт к развитию.
Значит, это мы можем взять на вооружение. И тогда чёрта с два постмодернизм нас «сделает». Он нас «сделал» перед этим, потому что нас не было… У нас всего этого не было! И он нас «сделал» как хотел. А как только это у нас будет, — он ни черта с нами не сделает.