Свадьбы

Вакуловская Лидия Александровна

Эмма склонилась над блондинчиком Володей, тронула его за плечо. Но он не шевельнулся.

«Что же делать, что же делать?!» — лихорадочно думала Эмма, чувствуя, что начинает замерзать.

…Примерно, через час вся смена, в которой работала Эмма, уехала служебным автобусом в поселок. Теперь трое суток Эмма могла отдыхать. Но уже в автобусе ее начал бить сильный озноб. Знобило плечи, ноги никак не могли согреться в теплых валенках, и все внутри у нее колотилось от холода.

2

Прошло еще не меньше часа, прежде чем Эмма добралась домой. Хозяева, у которых они с Костей снимали половину деревянного домишка, с отдельным входом, кухней и комнаткой, спали. В квартире было пусто и холодно. Утром Костя ушел в рейс на своем «КрАЗе», это — на четверо суток. Он растопил

плиту на кухне и засыпал дрова углем, но все давно перегорело и тепло вынесло в открытую трубу.

Больше всего Эмме хотелось согреться. Но она не знала, что лучше: разжечь ли в комнате печку или забраться в постель и хорошенько укрыться. Если бы в шкафчике были водка или спирт, она, казалось, выпила бы всю бутылку, — только бы стало ей теплее. Но из-за этого проклятого «Москвича» в доме, случалось, не бывало масла и картошки. И водку и продукты она могла бы приносить из ресторана (этого добра всегда достаточно оставалось на столиках), но попробуй принеси! «Убью, если будешь опивки и объедки таскать. Не нищие!» — это он так требует, муж ее. А сам каждый месяц двести в сберкассу несет. «Ничего, переживем! Зато потом мы с тобой полмира на собственной карете объездим!» Все «потом», все на «потом» кивает. Когда она не работала, сидела полгода в этой конуре, — совсем весело было. Маме своей десятку в месяц посылала. Чтоб она на ту десятку их трехлетнюю Светланку кормила. Бросили ребенка на бабушку — и десятку. Хорошо, что мама не требовала. Но ведь и мама ее: «Костик, Костик!.. Пока молодые, почему бы и на Севере не пожить? Потом на своей машине по грибы будем ездить!» Прямо влюблена в Костика!..

Мало того что ее лихорадило, у нее разболелась голова и заломило в висках. Все же она сходила в сарай за дровами, накидала в мешок поленьев. Когда наклонилась поднять мешок, в голове забухало, будто молотом ударяли. Подняла голову — голова закружилась. Потом прошло.

Дрова сразу вспыхнули, из открытой дверцы печки в комнату потекло тепло. Рукам и коленям было жарко у огня, а ступни ног и все в средине у нее никак не согревалось. Эмма выпила кружку обжигавшего губы чаю, легла в постель в свитере и шерстяных носках и укрылась всем, чем можно было укрыться. Вскоре ей стало жарко, она вспотела, и страшенно захотелось пить. Голова совсем раскалывалась, и эта боль не давала уснуть. От боли и мысли стали тяжелыми, едва ворочались. Но Эмма заставляла их ворочаться. Ей нужно было, чтобы они ворочались, чтобы решали, как ей быть дальше.

Костю она бросит, это ясно. И как она могла выйти за него? Они даже похожи: Костя и тот блондинчик, оба невзрачненькие… Ну, а за кого она могла выйти в их родном захолустье? Одно название, что город, на самом же деле — село селом. Женихов по пальцам перечтешь, а невесты табунами ходят. После школы ребята в институты, в училища, в армию подаются. И больше не жди их. Девчонки тоже в институты рвутся. Но не успели отбыть на экзамены, как опять все дома: не прошли по конкурсу. И всем одна дорожка — в ателье «Силуэт», на массовый пошив. Она тоже целый год наволочки из ситчика на машинке строчила. Два пятьдесят — за смену, семьдесят в месяц на руки. Вот и вышла за Костю. Светланку родила. Смешно подумать: он даже нравился ей тогда! Это все равно, что ей понравился бы этот самый блондинчик Володя. С ума сойти!.. Тюльпаны обещал… Только здесь, когда устроилась в ресторан, и увидела настоящих парней. Какие ребята есть! От штурмана Алехина глаз не оторвешь, всегда из Москвы апельсины ей привозит. Да если бы она захотела…

Да-да-да, завтра она уедет! Оставит Косте записку — и на аэродром… Нет, не завтра, сегодня уедет! Пусть без нее копит на свою машину. Сто лет еще копить будет. И без нее пусть ездит на ней. Копеечки считает, экономит! И ее заставляет копеечки с ним считать. Принцип свой ставит: «Убью!..» Кого он теперь убивать будет?..

Нет, в свое захолустье она сразу не поедет, к маме и Светланке ей пока нельзя. Надо так скрыться, чтоб долго не знали, где она. Позже она им напишет: через год или раньше. В Норильск нужно лететь, найти Катю Салатникову, Катя поможет с работой. Вот кому повезло! А сама дурнушка, все лицо в конопатинах. Только и всего, что старший администратор Коробкова всегда ее расхваливала: «Девочки, берите пример с Кати. Смотрите, сколько ей благодарностей клиенты пишут!..» Вообще Коробкова хорошенькая зануда. Каждый раз перед сменой одну и ту же молитву тянет: «Девочки, не дай вам бог обсчитать

клиента! У нас клиент особый, он на радостях отлета перебрать может, а денег у него много. Вы молоденькие, жизнь начинаете. Смотрите, не прельщайтесь на чужие деньги!..» Говорят, она уже лет десять эту молитву поет… А тогда в их аэропорте самолет «Москва — Норильск» сел: в Норильске пурга была, аэродром не принимал. Пассажиров — в гостиницу, они из гостиницы — в ресторан. И один сел за Катин столик. Через три дня Катя улетела с ним в Норильск. Оказалось, он главный инженер какого-то треста, Катя королевой зажила. Штурман Алехин видел ее в Норильске: скоро рожать будет…

Эмма пыталась вспомнить, когда от них уходят самолеты на Норильск, и не могла. Она сама удивлялась, почему не может вспомнить время этих рейсов, если сотни раз о том сообщал динамик в ресторане? Ей даже послышался знакомый голос диспетчера: «Граждане пассажиры! Начинается регистрация билетов на рейс «23-15» до Норильска…» Но время отлета голос не сообщил…

Эмме стало невмоготу жарко, сорочка на ней взмокла и прилипла к телу. Эмма хотела приподняться и сбросить с себя все укрывалки, которые так давили на нее, что под ними было тяжело лежать. Но голова не хотела отрываться от подушки. Кое-как Эмма все-таки приподнялась, столкнула на пол два одеяла и полушубок, стянула с себя свитер и носки. Потом спустила с кровати ноги, включила ночник и по ледяному полу прошла к окну, отворила форточку и подышала морозным воздухом. Ей сразу стало легче. А еще легче стало, когда она напилась холодной воды. И тут она вспомнила, что на Норильск есть два рейса: в двенадцать дня и в четыре утра.

«Только первым рейсом, только в двенадцать! — подумала она. — Надо выехать из поселка девятичасовым автобусом!..»

Она посмотрела на будильник: ровно шесть. Оставалось не так уж много времени. Тем более что будильник барахлил и мог отстать на целых полчаса.

«Скорее собираться, скорее собираться!..» — приказала она себе. И опустилась на колени возле кровати, чтоб достать из-под кровати чемодан.

У нее снова забухало молотами в голове. И опять утихло, когда она подняла голову и постояла немного, держась за спинку кровати. В чемодане лежало Костино бельишко. Эмма вытряхнула его на кровать, стала доставать из шкафа (шкаф, как и вся мебель, был хозяйский. Своего, кроме одежды и малого количества постельного белья, у них здесь ничего не было) и бросать в чемодан свои вещи. Вещей было немного.

Эмма ходила по комнате босая, в одной сорочке, в открытую форточку седым парком лез мороз, но ей по-прежнему было жарко и все время хотелось пить.

Чемодан был собран. Но это было еще не все. У Эммы хранилось еще нечто такое, о чем не знал и не должен был знать Костя. Это была ее мертвая, гранитная тайна. Свою тайну она держала в матрасе, на котором они с Костей спали. Тайну нужно было достать из матраса, все сложить в целлофановый мешочек, положить в него и те четыре конверта, которые она сунула, войдя в дом, под подушку.

Эмма отвернула с матраса простыню, вспорола ножницами уголок матраса, который много раз до этого расшивала и зашивала, начала доставать спрятанные в свалявшейся вате толстые почтовые конверты «авиа» с черными штемпелями и адресом, жирно выведенным на них одним и тем же почерком.

Она пересчитала конверты, вынула из-под подушки еще четыре толстых конверта, уложила их в целлофановый мешочек, распластав по всему мешочку, чтоб получилось равномерно. Сперва она зашила матрас, потом обшила куском старой простыни мешочек, прикрепила к уголкам тесемки. Мешочек плотно обвился вокруг ее талии. Она туго завязала тесемки, — и все было сделано.

Еще когда зашивала матрас, она решила, что чемодан брать с собой не нужно: зачем ей эти несколько жалких платьишек и пара старых кофт? В Норильске она купит все, что нужно. Чемодан же может вызвать подозрение. В аэропорту ее многие знают, увидят с чемоданом, потом доложат Косте, в какое время она улетела, и он догадается, куда улетела. Правда, она тут же подумала, что кассирши, всегда обедавшие в ресторане, тоже знают ее. Ну, тогда она попросит какого-нибудь пассажира взять ей билет.

Эмма стала одеваться. Часть вещей, что лежали в чемодане, можно было надеть на себя. Две кофточки… на них платье, на платье — шерстяную кофточку и юбку, сверху — свитер… В таком одеянии она совсем взмокла. Даже волосы стали мокрыми — хоть отжимай. Голова по-прежнему жутко болела, что-то тяжелое давило на глаза, а лоб будто сжимало клещами.