Свадьбы
Шрифт:
Стало ей до того свободно в Серале, что могла она дворец покидать в сопровождении евнухов и стражи.
В первый же такой выход попросила она слуг отнести ее на Аврет-базар - на невольничий женский рынок. День был пронзительно ветреный, но ясный.
Зима все еще не кончилась, весна все еще не началась: утром шел дождь со снегом, а ближе к полудню поднялся ветер, который торопливо сушил мокрые, скользкие улицы, гнал потоки.
Вода бежала шумно, рыжими, густыми от глины ручьями, и люди, глядя на своеволие воды, говорили: “Бык
Невольниц продавал в тот день один Берека. Он привез две сотни русских девушек и полсотни полек.
Слуги опустили носилки. Надежда вышла, окинула взглядом базар, отыскивая место, где стояла на позорище сама. Невольницы на холодном ветру дрожали, на них покрикивали, им грозили.
Надежда глядела-глядела, и вдруг волна стыда хлынула ей в лицо, и она была рада, что скрывается под чадрой.
Она сообразила вдруг, что “выбирает” невольницу. Она, невольница, выбирает невольницу. Всю дорогу торопила сюда носильщиков, ибо у нее появились деньги, и ей хотелось сделать доброе - выкупить на свободу трех-четырех русских невольниц.
Но кого? И на какую свободу? Как эти несчастные смогут добраться до родной земли через море, за тысячи верст, по дорогам, кишащим негодяями, которые и надругаются, и снова приволокут сюда же на аркане.
Надежда поняла вдруг - выхода у этих несчастных нет, у нее самой - нет иного выхода, она должна до конца дней своих играть те роли, которые ей поручат сильные господа ее.
Она увидела Береку, семенящего к ней, заранее согбенного в подобострастном обезьяньем поклоне.
Надежда пырнула в паланкин.
– В Сераль!
“Я упрошу своего падишаха, чтобы он схватил проклятого Береку”, - ясно сказала она сама себе и столь же ясно подумала о том, что ведь не попросит о мщении. Схватят одного Береку - явятся пятеро новых.
“А как же дальше жить?
– спросила себя Надежда.
– Зачем жить?.. Для сыночка, но его сделают турком, и он пойдет на Русь и, может быть, своей рукой зарежет свою родную бабку”.
Как же плакала в ту ночь Надежда! Пусто у нее было на сердце, жутко ей было.
*
Ибрагим вдруг решил заняться делами, и первым его делом была казнь.
Обозревая морское побережье в подзорную трубу, Ибрагим увидал, что с другого берега залива Сераль обозревает в подзорную трубу посол Венеции.
– Казнить!
– закричал Ибрагим, тыркая подзорной трубой в море.
– Казнить!
Слуги исподволь выясняли, кого же надо казнить, и казнили.
Великий визирь Мустафа решил, что именно теперь следует поговорить с падишахом один на один.
– Убежище веры, минул год с вашего знаменательного восшествия на престол… Ужасная болезнь отвлекла величайшего из величайших от государственных дел, и, пользуясь этим, некоторые, нечистые душой, запускали руки в казну империи и черпали столько, сколько могли ухватить. Доход за год потому и составил только триста
– Что ты предлагаешь?
– спросил Ибрагим, удивленный этаким разорением казны.
– Что? Что вы там с матерью моей премудрой замышляете? Говорите тотчас! Я знаю, кто вор! Знаю!
– Светоч мира, царь царей и надежда ислама, опустошенную казну можно пополнить, затеяв войну, но сначала нужно восстановить престиж государства, нужно изгнать казаков из Азова. А эта война, хоть и малая, но не сулит ровно никакой выгоды. Правда, если мы двинемся в глубь русских земель, то приобретения, безусловно, погасят, и может быть, и превысят расходы.
– Так почему же мы до сих пор не вернули Азова?
– О блистательный! Взятие Азова станет первой победой среди твоих величайших побед. Убежище веры, никто не посмел присвоить славу этой победы.
– Как много слов ты говоришь, - сказал Ибрагим, подозрительно разглядывая лицо великого визиря.
– Ступай, пусть войска готовятся к походу. И думай, думай, как добыть деньги.
*
– Как добыть деньги?
– спроспл Ибрагим у своего главного евнуха.
– Убежище веры, я слышал мудрость, которая гласит: “Когда народ угнетен - казна пуста”.
– Ты сам знаешь, что мне не справиться с разорителями моего государства, со всеми моими вельможами… Ты же знаешь, - падишах перешел на шепот, - если я возьмусь за них, они меня убьют, задушат или отравят, как отравили Мурада.
– Государь, это не доказано.
– Я знаю, знаю… Я сам это знаю… Но я не знаю, как и где добыть деньги.
– Возьмите, величайший мой господин, у тех, кто эти деньги украл.
Главный евнух улыбался глуповато и простовато, но он знал, что делает.
– Можно продавать должности.
– Продавать должности?
– удивился Ибрагим.
– А почему бы их и не продавать? Купцы и ростовщики за придворную должность готовы платить миллионы, п они платят их, только не вам, Убежище веры, а вашей матери или другим сановникам. Я слышал, что торговец рабынями и рабами, иудей Берека, готов дать три миллиона за должность кетхуды-бея. Он ищет эту должность, разумеется, не для себя, но для человека своего нечистого рода.
– Три миллиона? Но кетхуды-бей - это помощник великого визиря.
– Великий визирь - правая рука Кёзем-султан.
– Верно!.. Пусть наш человек следит за каждым шагом Мустафы-паши… Но я хочу четыре миллиона.
– Мои люди передадут ваше святейшее желание, о солнцеликий падишах!
– Позови ко мне Надежду. Я хочу послушать ее речи. Она - врачеватель души моей.
Главный евнух отправился выполнять повеление, но в дверях задержался.
– Величайший из великих, я вспомнил еще одно средство, как добыть большие деньги.
– Говори!
– У вас есть дочь, и ее можно выдать замуж.