Свадьбы
Шрифт:
– Где патриарх Иоасаф?
– Идет патриарх!
| - В молельню!
– Царевича спрятать надо, - возразил Шереметев, Нет, пусть с нами будет!
– закричали бояре.
Стояли под образами внутренней дворцовой церкви, свечи от прерывистого дыхания многих людей, от мятущихся дверей шевелились и вздрагивали.
– Угу-гу-у-у-у!
– прокатился, нарастая, странный и страшный гулкий звук.
– Бегут сюда!
– сказал ясно, деловито Шереметев.
Он никого и ничего не боялся, но он был недоволен беспорядком и всей золоченой боярской оравой, которая теперь пряталась
Сначала Алешеньку своего Борис Иванович Морозов завел в алтарь и сам при нем остался, но бояре зашушукались, и Алешеньку ласково взяли за плечи, вывели из спасительного алтаря, и бояре, расступаясь, дали ему пройти к отцу. Чуть позади него, держа его за руку, стоял белый, как утренний снежок, Борис Иванович.
– Угу-гу-у-у-у!
– нарастала бешеная волна человеческого гнева.
Все выше и выше этот стонущий рев и грохот, вот-вот смолкнет на миг, ударит и расшибет, как волна.
Порхнули двери на две стороны. Толпа, давясь, ввалилась в темное, тихое помещение молельни, оробела от этой тишины и полутьмы, раскатилась по стенам, затопляя пространство, но уже без рева и шума. Тотчас сквозь эту тихую “воду” нобежал некий вихрь, целясь на самого государя.
– Прочь!
– с саблей наголо, загородив Михаила от этой толпы, выскочил Бунин, седой, грозный, готовый принять смерть. Толпа попятилась.
– Да рази мы на государя!
– загудели дворяне.
– Да рази мы при дите его, при наследнике…
– Пусть бояр выдает!
– Государь!
– закричали, - Выдай бояр-лихоимцев, какие наших крестьян сманивают. Выдай, государь, не перечь!
– Дворяне!
– сказал Михаил, его голос взлетел высоко на первом полуслове, а потом как бы сник, погас.
Алешенька видел: по желто-белым щекам отца из-под шапки Мономаха - две дорожки пота, мимо уха, по скулам, по шее…
– Дворяне!
– тихо уже совсем повторил Михаил.
– А коли бы не вы пришли сегодня за боярскими головами, а бояре бы пришли ко мне за вашими головами? Все вы люди нужные и важные нашему несчастному, разоренному государству. Я не выдам вам на слепое поругание ни одной боярской головы, как не выдам ни одной вашей… Я обещаю послать по всей Руси приставов и еще пуще ловить крестьян и вертать их прежним хозяевам. Я обещаю вам это, верная моя опора, дворяне.
Разъяренные красные морды взбесившихся дворян тишали. Глаза, нагло шарившие по боярам и самому царю, смиренно опускались долу, руки опустились, спины, расправленные гилем, оседали, и вдруг все бунтари рухнули перед царем на колени, и последним, спохватившись, сунул саблю в ножны Бунин.
В тот же день дворянам вышли кое-какие пожалования, угостили их с царского стола и распустили по домам. А тут приспела из Молдавии весточка: турецкий падишах болен, прихода под Азов турецкого войска не будет.
Глава вторая
Весточка о болезни падишаха Ибрагима пришла в Москву по тропе извилистой, неискушенному глазу неприметной. Первым на этой тропе был Георгий. Секрет Василия Лупу Георгию хуже пытки. Секреты - пожиратели душ. Георгий поверил Лупу: узнают в Москве о болезни падишаха - помощь Азову если и не прекратится совсем, пойдет с ужасными московскими
Храм “Трех святителей” был не возведен - выткан каменными узорами на полотне молдавского неба. Внутри он был золотой. Невысокая обычная дверь, невысокий порог - и ты в недрах солнца.
…Драгоманом133 в казачье посольство Георгий попал стараниями отца Варлаама: в Москве хотели знать казачьи тайны, но Георгий, выученик порубеяшого монастыря, уже почитал себя казаком. Одно дело впно пить со товарищи, а совсем другое, когда пропадал вместе, горел, и тонул, и помирал с голоду.
Только в золотом храме самого себя не сыскать, глазам раздолье чрезмерное. Свет, какой в тебе н“1в, светит вдруг, а уж если зовешь его, ищи место тихое, сирое.
Выскочил Георгий из храма, а перед храмом на коне турок. Остановил коня у самой паперти и посвистывает. Долго посвистывал, выпросил, помочился конь, а турок хохотать, как шкодливый подросток. Георгий поглядел на это и пошел в гору, в монастырь, где был человек, через которого и полетела весточка в Москву.
Почти месяц шли свадебные праздники. Но всему есть конец. Собрались казаки в обратный путь. Перед отъездом Георгий разыскал на главном базаре лавку скупщика старых вещей. Был драгоману наказ от Тимофея Яковлева - войскового атамана: перед отъездом побывать в этой лавке. Глядит Георгий - глазам не верит: в лавке, потягивая кальян, сидят двое - один турок, а другой - Федька Порошин, тот самый, что лошадь у мужика украл.
Улыбнулся Порошин Георгию как незнакомому.
– Что, господин, угодно?
– Нет ли рыбьего зуба резного или резной слоновой кости?
– задал Георгий условленный вопрос.
– Резной рыбий зуб есть, а резной слоновой кости давно не было.
Правильно ответил Федор Порошин, но тут встрепенулся его гость-турок.
– У тебя есть резной рыбий зуб? Покажи!
Достал Порошин бивень моржа, моржовые бивни были тем самым рыбьим зубом, за которым в Европе в те времена платили золотом.
– Зачем тебе, Сулейман, какая-то кость?
– спрашивает Порошин.
– Ты - первый ювелир господаря. У тебя алмазов - куры не клюют.
А Сулейман и не слышит, узоры рассматривает, да так жадно, словно это диво дивное.
А на кости выжжены да выцарапаны человечки, зверьки, знаки разные бессмысленные, словно ребенок баловал.
– Дикие северные люди попортили кость, - говорит Сулейману Порошин, - оттого и покупателя на него хорошего нет, а за малую цену продать обидно.
Засмеялся Сулейман.