Сварогов
Шрифт:
Был велик, и рот скривив,
Саркастически шипела
На людскую фальшь она,
На хозяйственное дело
И плохие времена.
Раз по адресу супруга
Колкий сделан был намек...
Но смеркался вечер юга,
Где-то вспыхнул огонек.
ХVIII
Спать ложась, простился Коля,
Дмитрий вышел на балкон.
Горы, даль холмов и поля
Обнимал
В Ялте и Аутке дальней
Звездами зажглись огни,
Совок свист звучал печальней
В тьме садов, в ночной тени.
Странный свист, призыв печали!
Словно кликали вдали,
И в разлуке грустно звали,
И дозваться не могли!
Все прошло и нет возврата!
Не вернуть любовь, семью...
Дмитрий отыскал когда-то
Милую ему скамью.
XIX
В уголке далеком сада,
На скамье, в тени кустов,
Лоз и листьев винограда,
Плакал он без слез, без слов
Вдруг раздался все слышнее
Быстрый топот... искры, свет...
На коне мелькнул в аллее
Чей-то черный силуэт.
– - Гей, Мамут?
– - А я за вами!
Едем!
– - Мне привел коня?
– - Здесь привязан, за кустами!
– - Ладно, проводи меня!
– -
По дорожке свел без шума
Лошадь Дмитрий через сад,
Холку взял, и сев угрюмо,
Не простясь, спешил назад.
XX
Мимо дома проезжая,
Свет в окне увидел он.
За стеклом вея жизнь былая:
Лампа, стол -- как будто сон.
И жена там... На рояле
Взяв аккорд, стоит одна,
Кутаясь концами шали.
Плачет, кажется, она!..
Что-то больно сердце сжало
Дмитрию... Хлестнув коня,
Мчался он чрез камни, скалы,
Шпоря, гикая, гоня.
Зверь так, раненый смертельно,
Со стрелой, попавшей в грудь,
Скачет бешено, бесцельно,
Чтоб упасть хоть где-нибудь!
XXI
Мчатся всадники... Вдруг сами
Кони стали, сев назад:
В темноте, под их ногами,
Плеск, каменья вниз летят...
Путь размыт, и в бездне дикой
Бьет ручей по валунам.
– - Дьявол!
– - Эблис! Джин великий!
–
– - Спичку дай!
– - Левее нам!
– -
Кони фыркают в тревоге.
Путь обрывист, темен, крут...
Лошадей свернув с дороги,
Мчатся Дмитрий и Мамут.
Скалы высятся сурово,
Горный путь еще темней,
Но вдали блеснули снова
Звезды городских огней.
XXII
В Ялте лавочки фруктовой
Есть палатка за мостом.
Виноград, навес холщевый
Освещен в ней фонарем.
В ней Чабан-Амет хозяин,
Бочка в феске, бегемот...
Здесь-то, в Ялте, у окраин
Был коней задержан ход.
Иноходцев в пене, в мыле
Татарчата взяли тут,
И усевшись, пиво пили
Со Свароговым Мамут.
Уж собрались под навес там
И Асан, и Хай-Була:
Эта лавка сборным местом
Всех проводников была.
XXIII
Под прилавком тайно скрытый,
Там бутылок был запас.
Их Амет-Чабан сердитый
Приносил уже не раз.
Дмитрий стукнул по прилавку:
– - Нынче я кучу, Асан!
Кто пьет больше? Ставлю ставку!
– - Хай-Була давно уж пьян!
– - Врешь!
– - А сколько выпил дюжин?
–
– - Э, друзья! Ну что за счет!
Счет при выпивке не нужен.
Нынче кто со мною пьет?
Bcе? Отлично! Время даром
Чур не тратить, -- путь далек:
Где пристанем, за базаром?
– - К армянину в погребок!
XXIV
Снова на конь, и ватага
Через город спящий мчит,
И шумя, морская влага
Заглушает стук копыт.
Пять наездников спрыгнули
С лошадей у погребка.
Свод проснулся в буйном гуле
При мерцанье огонька.
Армянин-старик с поклоном
Встретил, суетясь, гостей,
И в углу уединенном
Стол накрыт для яств, питей.
В мрачной зале подземелья
Здесь бывал лихой народ,
И ножи среди похмелья
Иногда пускались в ход.
XXV
Греки, с пристани матросы,
Турки, чабаны с Яйлы
Друг на друга смотрят косо.
Сев в подвале за столы.
Но Асана знал здесь каждый.
Здоровяк, драчун, буян,
Вышиб чайником однажды
Двадцать человек Асан.
Подложив под брюхо шею,
Лошадь нес он на плечах,
Да и шайкою своею
Наводил на Ялту страх:
Мишка-грек и два цыгана,
Алимша-кузнец с ним шли,
И разбойник, друг Асана,