Сварогов

Шуф Владимир

not abate,

And feed on bitter fruits without

accusing Fate.

"Child Harold's Pilgrimage", Byron.

I

Были дни, я знал страданья,

Я надежды схоронил,

Упованья и желанья

В тихом кладбище могил.

Были дни, и сердце больно

В горе тайном слезы жгли...

Все я выплакал... довольно!..

Снам прошедшим -- горсть земли!

Капли слез, что упадали

В ночь бессонную из глаз,

Смеха искорками стали

И блестят, горят, смеясь!

В смехе искреннем -- отрада,

Он для скорбных душ -- елей.

Чтоб не плакать, лучше надо

Нам смеяться веселей.

II

В причитаньях мало проку,

Я судьбе свистать привык,

И показываю року

Непочтительно язык.

Философия простая,

И вселенная с тех пор,

В колпаке своем блистая,

Носит праздничный убор.

Пустота там беспредельна.

В бесконечном и пустом

Звезд, мигающих бездельно,

Блещет огненный фантом.

И когда пробьет час смерти,

Перед вечностью и тьмой

Очень весело, поверьте,

Улыбнется череп мой.

III

Впрочем, это отступленье,

Отступлений же я враг.

Дмитрий шел в свое именье

По тропинке чрез овраг.

В ложе горного потока,

Пересохшего ручья,

Тропка вверх вилась высоко

По каменьям, как змея.

По откосам слева, справа,

Рос дубняк и молочай.

Под ногой скользя лукаво,

Падал камень невзначай.

Но извилистым оврагом,

Распахнув на солнце грудь,

Дмитрий шел привычным шагом,

Наизусть запомнив путь.

IV

Подымаясь, опадая,

Убегает тропка в даль,

Точно жизнь пережитая,

Точно прошлого печаль.

Но знакомый путь покинуть...

Сердцу мило все на нем.

Дни пройдут, и годы минут,

Все изменится кругом!

На него вернуться снова

Нам так редко суждено

Милой памятью былого,

Пережитого давно.

Вот дубок...

Под ним, бывало,

Сладко в полдень отдохнуть!

Вырос он, но те же скалы,

Так же вьется горный путь.

V

Кое-где чаиров скаты,

Могаби лесистый склон...

Островерхий и мохнатый,

Нахлобучен шапкой он.

И под ним, где все знакомо,

Видит Дмитрий, точно сон,

На холме крутом два дома,

Башню в зелени, балкон...

За плетнем в тени черешен,

Кипарисов и дубов,

Вновь печален, вновь утешен,

Он узнал родной свой кров.

Дом родной! О нем забота,

Вздох тревоги, он нам мил!..

С сердцем бьющимся ворота

Дмитрий тихо отворил.

VI

Лай собак, и с криком: "Папа!"

Мальчик к Дмитрию бежит.

– - Коля!.. фу, Барбос, прочь лапы!

Вырос как! Совсем бандит!
– -

И целуя, обнимая

Сына, Дмитрий с ним бежит

На крыльцо, и псарни стая

Скачет, лает и визжит.

Ласк собачьих где же мера?

Нас узнав, вертится вкруг

Пес, воспетый у Гомера,

Одиссея верный друг.

Старой Жучки он потомок.

Дмитрия встречает с ним

Хор прислуг и экономок

И татарин Ибрагим.

VII

– - Что же, Коля, все здоровы?

– - Шарик, папа, околел!

В рубашонке кумачовой

Мальчик бледен был, не смел,

И, взглянув на головенку,

Дмитрий еле узнавал:

Сын острижен под гребенку,

Как солдат, и выше стал.

Все по-прежнему в столовой:

Лампа, мерный стук часов,

Угол печки изразцовой, --

Лишь поблек дивана штоф.

В зеркало в знакомой раме

Дмитрий смотрит, сев на стул.

"Да, я стал старей... с годами!" -

Он подумал и вздохнул.

VIII

– - Где же Пенелопа наша?..

Мама где?
– он вслух спросил.

– - Мама в кухне.
– - Черти! Даша!
– -

Женский голос разносил.

И подобна Немезидам,

С папироскою в зубах,

В дверь вошла с суровым видом

Мать-хозяйка впопыхах.

– - Здравствуйте, Людмила Львовна!

– - Дмитрий Павлович! Вы тут?

Очень рада!
– хладнокровно

Муж с женою руки жмут.

Дама с трепаной прической