Сварогов
Шрифт:
– - О, merci!
– - Мой долг, простите!
–
И, в купальню вновь спеша,
Пенью волн, морской сюите,
Вторил он: "Как хороша!
Сложена, как встретишь редко!
Кто такая, как узнать, --
Эта смуглая брюнетка?
Где найду ее опять?"
И, томясь загадкой этой,
Он оделся поскорей
И в купальне с сигаретой
Ждал Наяду у дверей.
Ждать -- досадное занятье!
Не она ль? Она! Он прав:
Шла она, рукою платье
Грациозно приподняв.
Пояс стан сжимал ей гибкий...
В платье утреннем мила,
Нимфа с легкою улыбкой
Мимо Дмитрия прошла.
– - Что за славная головка!
Не пойти ли вслед за ней?
По пятам идти неловко...
Где живет -- узнать скорей!
Ба, Асан!
– - Тут наших шайка!
Он позвал проводника.
– - Кто?
– - Приезжая!
– - Узнай-ка,
Проследи издалека!
XIV
В скобке тут заметить кстати ль?
Ловкий, в куртке золотой,
Был Сварогова приятель
Этот проводник лихой.
Но о нем скажу позднее.
К шапке руку приложив,
Он исчез по следу феи,
Нимфы из курортных див.
Дмитрий шел, смотря на море.
Волн прозрачный изумруд
Был весь в пене. В буйном споре
Рвал с них ветер там и тут
Брызги капель серебристых,
И столбом, блеснув из туч,
С облаков туманно-мглистых
Падал в море пыльный луч.
XV
Освежившись в водном лоне,
С еще влажной головой,
У Вернэ сел в павильоне
Дмитрий выпить кофе свой.
В белые, как пенка, зубы
Взял, хрустя, "гавану" он
И, вкушая кейф сугубый,
Был в мечтанья погружен.
Загорелый, смуглолицый,
Как южанин он одет:
В чешунче, бутон в петлице,
И панамы легче нет.
Галстук -- точно на картинке,
И обтянута слегка
У него нога в ботинке
Шелком красного чулка.
XVI
И за столиком, с ним рядом,
Дамы, пившие сироп,
С ним заигрывали взглядом, -
Но Сварогов хмурил лоб.
В двадцать лет мы все беспечно
Женщин любим, туалет,
Но уж Дмитрию, конечно,
Было двадцать восемь лет.
Лет в шестнадцать он влюблялся
В девятнадцать был женат,
Расходился, попадался
И изведал женский взгляд.
Все же молодость живая
С юной страстью и огнем,
Не смирясь, не унывая,
Иногда смялась в нем.
XVII
Петербург покинув снежный,
На родной вернувшись юг,
Беспокойный и мятежный
Дмитрий сердцем ожил вдруг.
Вновь оно тревоги ждало
И, не помня ничего,
Беспокоясь, трепетало,
Как волна у ног его.
И стремившимся в прибое
Волнам чутко он внимал,
Глядя в море голубое,
Где бежал за валом вал.
Полно! Счастье суждено ли
Сердцу, где погребены
Бурь обломки, -- грустной доли
Укоризненные сны?
XIII
Пусть волна блестит, катится,
И лазурь видна в волне, --
В море кладбище таится
Глубоко на самом дне.
Сломан руль, могучий прежде,
Страшен мачт разбитых вид,
Ржавый якорь о надежде
Там уже не говорит.
Спит в могиле без названья
Корабля немой скелет...
Ах, кто знал души страданья,
Для того уж счастья нет!
Тот, озлобленный борьбою,
Зло приносит и другим,
Он печаль несет с собою,
И опасна встреча с ним.
XIX
Он -- крушенья тень большая,
Призрак, вставший на волне.
Он, как брандер, разрушая,
Сам сгорит в своем огне.
Дума, тень, над морем туча, -
Улетай, печальный сон!
Снова жизнь светла, могуча,
И лазурен небосклон.
– - Ба, Сварогов! Это ты ли?
Я уж думал, ты пропал!
Встреча, точно в водевиле!
– - Честь и место, генерал!
Элегантный и веселый,
Генерал, войдя к Вернэ,
В шляпе был широкополой,
С толстой палкой и в пенсне.
XX
Крупная его фигура
Показалась бы горда.
Смех в глазах, лоб сморщен хмуро,
Henri IV борода.
Это славный был плантатор,
Генерал--propriиtaire,
И немножко литератор,
Умный, с мягкостью манер.
Генерал Будищев ныне
По хозяйству был стратег,
И, воюя только в скрине,