Сват из Перигора
Шрифт:
Дантист вырулил на стоянку у сада Монахов, и в следующий же миг сердце у него упало: освободившееся место оказалось рядом с автомобилем торговки рыбой — он безошибочно узнал его по ржавчине, которую владелица упорно не замечала, точь-в-точь как и остатки пищи, застрявшие между ее зубов. Но, прежде чем Ив Левек успел дать деру, откуда ни возьмись возникла она сама. На сей раз — с облегчением отметил он — плечи Сандрин Фурнье были скрыты под белой блузкой с коротким рукавом, однако поскольку ткани приходилось то подниматься, то спускаться по контурам живота и груди грибной отравительницы, блузка едва доставала до пояса довольно безобразной юбки. Целуя торговку рыбой в щеку, дантист задержал дыхание. Но тщетно. Стоило ему вновь вдохнуть, как его буквально обдало вонью ее духов.
— Очень приятно видеть тебя снова, — солгал Ив Левек.
— Мне тоже очень приятно видеть тебя, — солгала Сандрин Фурнье.
Ив Левек неспроста выбрал для второго рандеву именно утро пятницы. Все крошечное пространство, что не успели оккупировать туристы, занимал городской рынок, и парочке пришлось цугом протискиваться сквозь плотные массы, мимо прилавков с аккуратно разложенными розовыми домашними колбасками, к которым были пришпилены ярлычки,
Они приблизились к зданию, и Ив Левек обратил внимание Сандрин Фурнье на стоящую особняком колокольню XI века с ее каменной пирамидальной крышей и замысловатыми ярусами окон и арок, поднимавшихся на четыре этажа.
— Ты, кстати, знала, что это самая древняя колокольня во всем Зеленом Перигоре? — спросил он.
— Вообще-то, она самая древняя во всей Франции, — ответила та.
В будке возле монастыря дантист купил билет «на одно лицо, без экскурсионного сопровождения» и отошел в сторону, как бы приглашая торговку рыбой заплатить за себя самой. Затем парочка проследовала во внутренний двор, откуда начинался ознакомительный маршрут. Дантист хоть и был уверен, что идти следует направо, но уступил спутнице, утверждавшей, что идти нужно влево. Однако у первой же информационной таблички под номером 33 Ив Левек мысленно обругал Сандрин Фурнье за то, что они начали круговой обход с конца. В результате, продолжая двигаться в неверном направлении, они так и не узнали, что находятся в известняковых пещерах, некогда использовавшихся как культовое место отшельниками-язычниками, а впоследствии — местными монахами.
Бродя по промозглому серому однообразию, — парочке то и дело приходилось уступать дорогу движущимся навстречу туристам — они наткнулись на грот, в стенах которого был вырезан ряд квадратных отверстий. Именно тогда Ив Левек, молча следовавший за Сандрин Фурнье, с раздражением обнаружил, что они каким-то образом оказались у таблички с номером 24, пропустив предыдущую дюжину. Отвращение его дошло до предела, когда грибная отравительница стала зачитывать английский перевод таблички вслух, да еще и в полную громкость. Декламация ее была столь ужасной, что дантист, несмотря на свое довольно сносное знание английского, так и не уловил, что же находится в голубятне. Не довелось ему и пополнить копилку знаний сведениями о том, что голуби крайне высоко ценились монахами не только за их вкусное мясо, но и за помет — прекрасное удобрение, приносившее монахам немалую прибыль.
Забираясь все глубже в пещеры, стены которых лоснились от светящейся слизи, Сандрин Фурнье вдруг ощутила, как холодок пробежал по ее спине. Причиной этого был, однако, не резкий температурный спад, а прикосновение Ива Левека: дантист вцепился в руку спутницы, напуганный внезапным звоном колоколов.
В пещере Страшного суда, с ее гротескной резьбой на задней стене — божественная фигура одолевает Смерть, парящую над вереницей отрубленных голов, — Сандрин Фурнье гордо объявила, что сцена символизирует «победу добра над злом». Ив Левек, однако, увидел в ней нечто диаметрально противоположное. «По мне, так это больше похоже на триумф Смерти», — пробурчал он себе под нос, и его длинные бледные орудия пытки непроизвольно задергались.
Под конец экскурсии они приблизились к знаменитому питьевому фонтанчику с крошечными папоротниками и мхом, с которого каплями стекала вода. Фонтанчик был вырублен прямо в скале и посвящался святому Сикарию. [16] Путники подставили руки под холодную струйку. Но разом же отшатнулись, прочитав, что фонтанчик привлекал паломников со всего света вследствие своей чудодейственной силы ниспосылать способность к зачатию.
Выйдя через вход, они устояли перед соблазном городских ресторанчиков с их уютными террасами над неторопливой Дроной, в водах которой разнеженно полоскали ветки плакучие ивы. Не задержались они и полюбоваться на домики с голубыми ставнями по ту сторону реки или выцветшие слова на стене, оповещавшие: Bains Publics. [17] Вместо этого они сразу направились к парковке. И лишь там остановились и повернулись друг к другу — во второй раз за утро.
16
Святой Сикарий (дословно означает «падший от ножа») — один из 14 тысяч вифлеемских младенцев-мучеников, которые были убиты по приказу царя Иудеи Ирода, узнавшего о появлении Мессии от пришедших поклониться новорожденному Иисусу волхвов. В 770 г. Карл Великий поместил мощи св. Сикария в монастыре в Брантоме, расположенном на юго-западе Франции в области Перигор, недалеко от Пиренеев. Монастырь был годом ранее основан самим Карлом Великим как форпост в борьбе с арабскими завоевателями.
17
Общественная баня (фр.).
— Я чудесно провел время, — солгал Ив Левек. — Эти пещеры просто изумительны. Нам надо обязательно встретиться еще.
— Лучшего и желать трудно, — солгала в ответ Сандрин Фурнье.
Целуя дантиста в щеку, торговка рыбой задержала дыхание. Но тщетно. Стоило ей вновь вдохнуть, как ее буквально обдало вонью его одеколона.
Двумя днями позже Эмилия Фрэсс сидела на подозрительно не истертых ступенях церкви Амур-сюр-Белль, вертя в руках спекшуюся на солнце ящерку. Владелица замка понятия не имела, кого она ждет. Накануне ей позвонил Гийом Ладусет — судя по голосу, в прекраснейшем
18
Праздник цветов (фр.).
19
Очаровательная средневековая деревушка вблизи Тивьера в Зеленом Перигоре, над которой возвышается замок XV в. со множеством башенок, музеем бумаги, изобилием старинных колоннад; официально включена в категорию «Прекраснейших сел Франции».
И хотя Эмилия не поняла эвфемизма свахи — коим тот поначалу страшно гордился, но впоследствии искренне сожалел, — она с радостью приняла его предложение, тотчас же вспомнив, что по красоте эта деревушка ничуть не уступает Брантому. Повесив трубку, владелица замка отложила в сторону тяжелый, пропыленный гобелен, ремонтом которого занималась, и буквально взлетела по каменной винтовой лестнице, шлепая босыми ногами по давно нуждавшимся в ремонте ступеням. Она распахнула гардероб и пробежалась взглядом по старинным платьям из кожаного сундука, рядком висевшим на плечиках, точно пойманные бабочки. Но почему-то сейчас они вдруг не показались ей такими уж красивыми. Тогда она метнулась к окну и подняла крышку сундука с мужскими нарядами, но, примерив камзол с рейтузами, засомневалась, что это подходящий наряд в такую жару. Вернувшись к гардеробу, она снова принялась перебирать шелка и тафту, пока не наткнулась на платье из кремовой органзы, которое еще ни разу не надевала. Эмилия влезла в него, и, о чудо, платье пришлось ей впору. Она поспешила обратно вниз — шуршащий подол струился по давно нуждавшимся в ремонте ступеням, — нашла кухонные ножницы и обкорнала нижнюю треть, заодно с рукавами, изъеденными молью. Затем вновь взбежала наверх, посмотрелась в зеркало — все в старческих пятнах, — забрала волосы в узел и закрепила украшенной драгоценными камнями шпилькой из черепаховой шкатулки на туалетном столике. Перед выходом она легонько потерла копчик ламы на счастье и захрустела по голубиному помету через подъемный мост…
Сидя в ожидании на церковных ступеньках, владелица замка заметила приближавшуюся с дальнего конца улицы мадам Ладусет, которую не видела с момента своего возвращения. Но старушка, должно быть, не услышала ее приветствия, и Эмилия молча проводила взглядом неторопливо вышагивающую, точно цапля, фигуру, силясь понять, что это за красные кляксы на спине ее зеленого платья и почему следом ковыляет вереница голубей, которые до омерзения разжирели с тех пор, как разучились летать.
Вскоре за мадам Ладусет появился Фабрис Рибу, щеголяющий уму непостижимой прической, и на мгновение Эмилии показалось, что это он спешит к ней на рандеву. Но владелец бара лишь поздоровался, посетовал на проклятую жару и продолжил свой путь. Затем она увидела Дениз Вигье: в розовом халате, тапочках в цвет и с полотенцем на плече та двигалась с другого конца улицы. Спустя несколько минут подъехал Дидье Лапьер и припарковался под одной из лип неподалеку. Эмилия не могла не отметить, что прическа его выглядит не менее несуразно, чем у владельца бара, и подумала о Гийоме Ладусете: возможно, бедняге пришлось оставить профессию по причине того, что он потерял свой безупречный парикмахерский нюх? Она уже было приподнялась, чтобы поздороваться с плотником, — предполагая, что он-то и есть ее кавалер, — но тот прошествовал прямиком к доске объявлений перед входом в церковь, пришпилил какую-то бумажку, развернулся и зашагал туда, откуда пришел.
Дождавшись, пока тот исчезнет из поля зрения, Эмилия встала посмотреть, что же там такое. «Тайный комитет против муниципального душа», — гласили крупные буквы на объявлении. Ниже следовала информация о дате, времени и месте следующего собрания. И подпись: «Ив Левек, председатель»…
Дантист сформировал группу отчасти из-за остаточной горечи после той неудачи, что он потерпел, пытаясь выдать родную деревню за город в надежде вытребовать побольше коммунальных удобств у районных властей. Но главная причина крылась в позоре, которому он подвергал себя, появляясь на людях в одной пижаме. Такого он вынести не мог. И не он один. На собрание, проходившее на берегу Белль, возле старой прачечной — пятачка на мелководье, где местные женщины полоскали белье до 1967 года, когда в деревне появились первые стиральные машины, — пришло более двадцати человек. Рассевшимся под скатной черепичной крышей единомышленникам понадобилось не меньше часа, чтобы утрясти — под запах дикой мяты, навеваемый ветром со всех четырех сторон, — разногласия по поводу секретного названия их организации. После чего Ив Левек торжественно объявил, что сейчас самое время для pot d’amiti'e, [20] и вопросительно поглядел на Фабриса Рибу, но владелец бара признался, что напрочь забыл про выпивку. Откомандировав провинившегося в бар за четырьмя бутылками красного и четырьмя розового вина, председатель велел Дениз Вигье принести из своей бакалеи пластмассовые стаканчики. Однако бакалейщица заартачилась, потребовав платы, и уступила лишь после того, как дантист заверил ее, что все расходы будут компенсированы из комитетских фондов. «Что еще за комитетские фонды?» — тут же влезла Сандрин Фурнье. Вот тогда Ив Левек и сообщил о добровольном взносе, по евро с человека, — так сказать, «на общее дело». Протесты единомышленников были не только громкими, но и нецензурными. И к моменту второго собрания — все у того же зеленого пятачка на мелководье, неделей позже, — кворум уменьшился ровно вполовину.
20
Поднять рюмочку для скрепления дружбы и согласия (фр.).