Сверх отпущенного срока
Шрифт:
— Помню. Я приехал из Карелии, привез матери убитого мною дикого гуся, думая, что и чувство мое такое же ощипанное, а получилось…
Только сейчас Дальский заметил, что Светлана Валерьевна красива. Но почему он заметил это лишь сейчас? Не потому ли, что дал себе, да и не только себе, слово — не приближаться к чужой жене? Даже не приближаться, но и вообще не подходить. А может, заметил, только когда Светлана посмотрела на него грустными глазами и улыбнулась чуть-чуть… едва-едва…
Она старше его, Дальского, на четыре года, то есть ей сорок, но выглядит
— Я тогда смотрела в окно и видела, как ты бежишь через проспект Полярных Зорь. Было начало октября, а снег шел вовсю. Потом ты стал перешагивать через сугроб на обочине, провалился по колено… вбежал в арку нашего дома… Я решила, что ты передумаешь и повернешь обратно. Однако раздался звонок в дверь. Я крикнула родителям, что пришел Максим Потапов. Потом добавила: «Не впускайте его!» И заплакала. Но они открыли. Ты вошел с букетом роз. Твои туфли промокли насквозь, а брючина была в снегу…
Алексей не хотел знать подробности чужой жизни и предложил:
— Давай еще выпьем!
Светлана Валерьевна взяла со стола маленький колокольчик, который до сих пор весьма удачно скрывался за вазочкой с черной икрой, и потрясла им. Тут же в столовую вошел молодой человек в белой рубашке, и жена Потапова приказала ему:
— Мне, пожалуйста, фуагра, порт салют и кусочек лотарингского пирога.
Молодой человек положил ей на тарелку паштет и сыр, а на другую пирог. После чего наполнил бокал вином.
— Что хоть пьем? — поинтересовался Дальский.
Официант выпрямился, обернулся к хозяину и ответил с небольшим поклоном:
— «Шато Петрюс» девяносто первого года. А в графине восемнадцатилетний «Реми Мартен».
«Ишь ты, как все устроила! — удивился про себя Алексей. — Восемнадцать лет назад Потапов сделал ей предложение, а сегодня и вино, и коньяк на столе, и наверняка виски тоже — все восемнадцатилетнее».
Молодой человек наполнил тарелку и перед ним, потом осторожно наклонил над рюмкой графин с коньяком. Когда он удалился, Светлана Валерьевна сказала:
— Максим, я тебе благодарна. Но с чувством благодарности невозможно прожить всю жизнь. К тому же, как выяснилось, для тебя три процента в день важнее всего того, чем ты дорожил еще совсем недавно.
Она выпила вино одна.
Дальский успел только бросить вдогонку:
— За тот день!
И поспешил опустошить свою рюмку. А потом закусил каким-то трюфелем, похожим на сморщенную черную грушу.
Свечи в подсвечниках пылали. Одна из них, стоящая перед женой Потапова, оплывала так быстро, что вскоре стала сгибаться. Светлана снова потрясла серебряным колокольчиком и спокойно приказала вошедшему снова официанту:
— Уберите свечи со стола и включите свет!
Воспоминаний больше не было.
Дальский потягивал дорогой коньяк, закусывая благородную горечь бужениной. Светлана Валерьевна допила вино, выкурила сигарету и после этого поднялась.
Алексей, едва сдерживаясь, чтобы не встать вместе с ней, откинулся на спинку стула.
— Прости,
Снова появился молодой человек в белой рубашке, чтобы убрать тарелки.
— Ты женат? — спросил у него Дальский.
— Есть девушка. Мы хотим подать заявление.
— Хорошее дело, не тяните с ним. Свадьбу вашу я оплачу. Только напомните мне.
Легко быть щедрым, если это не стоит тебе ни копейки.
Жена Потапова как раз проходила мимо.
— А подарок на свадьбу с меня, — кивнула она.
Глава 4
Прошла неделя. Каждый день утром Дальский выезжал по делам Потапова. Сидел в офисе, который занимал огромное современное здание со стенами из синего стекла, в кабинете, иногда решал какие-то вопросы, которые до него уже решили специально обученные люди, — к нему приходили лишь за утверждением. Поприсутствовал на заседании Совета директоров. Слушал обращенные к нему доклады, кивал головой, а когда спрашивали его совета, отвечал: «Вопрос — не принципиальный. В конце концов, вы все получаете приличное жалованье как раз за то, чтобы у меня не болела голова из-за таких пустяков».
Как-то он зашел в огромную служебную столовую и встал в общую очередь, зная, что пару раз так поступал и сам Потапов. Но люди все равно напряглись и пытались пропустить его вперед. Но он достоял честно, а потом сидел один за столом, поглощая густой борщ и котлету по-киевски. Когда заканчивал трапезу, на стул рядом опустилась девушка, поставив перед собой какой-то салатик. В огромном зале сразу стало тихо.
— Максим Михайлович, я из финансового департамента, из отдела внутреннего аудита, — едва слышно заговорила незнакомка. — У меня больная мать, я попросила материальную помощь, чтобы оплатить операцию, но мне было отказано.
— Как фамилия начальника?
— Петров, — почти шепотом произнесла девушка.
Дальский вынул из пластиковой салфетницы мягкий прямоугольничек, достал из внутреннего кармана ручку «Монблан» с золотым пером и написал на салфетке: «Петров, давайте поможем!» И поставил подпись Потапова.
Подделывать подпись олигарха он научился. А все остальное — не важно. Главное, что это произошло на глазах у всех. Протянул салфетку с резолюцией девушке, и та сразу стала пунцовой. Алексей поднялся, он не хотел видеть, как просительница закусила дрожащие губы, чтобы не расплакаться. Сказал негромко:
— Приятного аппетита. А маме вашей — успешной операции.
Он шел к выходу и слышал, как шлепают в тишине подошвы его ботинок по кафельной плитке пола.
В тот же день дублер олигарха выступил на открытии детской больницы, строительство которой спонсировал Потапов. Перерезал красную ленточку и произнес короткую речь, но собравшиеся аплодировали очень долго. Все происходящее снимали камеры телевидения.
Германа Владимировича он видел раза два всего, но звонил тот постоянно. Вечером главный телохранитель обязательно комментировал то, что Алексей делал днем. Однажды позвонил и Максим Михайлович.