Сверхновая американская фантастика, 1995 № 05-06

Краус Элизабет

— Что-то вроде молитвы, — сказала она.

— Не знаю. До этого я никогда не молился.

— О, но ты обязательно должен попробовать. Когда ты молишься, ты можешь и вправду поговорить. С кем-то настоящим.

— Мой друг — настоящий, — сказал я твердо.

Она вспыхнула.

— Я не имела в виду…

— Забудь об этом, — сказал я.

— Может, ты сегодня сможешь прийти на Возрождение. Ты и Дуэйн.

— Насчет Дуэйна, не знаю. Он, похоже, думает, что твой отец какой-то чудак.

— Ив самом деле, — холодно ответила

она.

— Теперь моя очередь говорить не то.

Миг спустя Одри улыбнулась.

— Ах, да все в порядке. Многие, кто не знает папы, так думают. Но ты придешь? Я лишь хочу, чтобы ты понял, что есть кто-то, с кем можно поговорить. Будешь моим гостем?

— Ладно, — сказал я. — Почему бы нет.

— Отлично. Послушай, я лучше пойду. У меня репетиция. Но ты приходи туда около восьми. Просто назовись при входе, и они тебя пропустят. Ладно?

— Ладно.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Отлично, — довольно сказала она и ушла.

Я смотрел, как она выходит из кафе. Затем она свернула за угол и я понял, что меня охватывает все то же странное чувство. Я был словно комната, про которую не знаешь, что она пуста, пока кто-нибудь не включит свет. Как раз это и сделала Одри. Она включила внутри меня свет.

Я сидел и попивал свой кофе. Чуть погодя подошел Дуэйн. В руках у него был толстый конверт.

— Получил! Тридцать пять здоровых! — Потом, — Эй! А где Одри?

— Ей нужно было на репетицию.

— Ты что, ее снова прогнал?

— Нет. На этот раз ей действительно нужно было идти.

— Ладно. Пошли, разыщем ребят. Сегодня я угощаю!

Мы пошли в тот ресторанчик, где была терраса, откуда был виден весь город. Я заказал жареного цыпленка и салат, и мы разглядывали безделушки, которые купила Ирен, — целый набор, составляющий миниатюрный скотный двор.

— Это еще что за штука, черт подери? — спросил Дуэйн, разглядывая пятнистое четвероногое животное с рогами.

— Корова, золотко. И не чертыхайся.

— Для чего она?

— Молоко. Сливки. Сыр. Гамбургер.

— А как выходит молоко?

— Тянешь за эти рычаги на голове, — сказал Горди.

— Горд, — сказал Дуэйн, — ты мне врешь.

— Эй. — Горди указал в сторону холмов мундштуком своей трубки. — Как вы думаете, что это?

На фоне голубого неба можно было разглядеть нечто, напоминавшее темный завиток дыма. Он смерчем крутился в воздухе. Облачко миновало вершину холма и затем неожиданно рассыпалось на отдельные точки, которые опустились вниз, на землю около палатки Пеннибэйкера.

— Летуны, — сказал я.

— Летуны? Какого черта они тут делают? Они ведь никогда не бывают в Гавани.

— Из-за Возрождения, Дуэйн, — сказала Ирен.

— Чего?

— Я слышала, некоторые из них верят в Иисуса. Ручаюсь, они принесли своих больных для излечения. Этим и знаменит Джим Пеннибэйкер. Властью исцелять больных.

— Они не имеют никакого права появляться

здесь, — сказал Дуэйн. — Это наш город.

Ирен дотронулась до моей руки.

— Золотко, — обеспокоенно сказала она, — я думаю, нам лучше отвезти тебя домой.

— Зачем это ему домой? Мы собирались поглядеть мотоциклы, верно, Дуг?

— Послушай, Дуэйн, если один из этих жуков увидит Джи-Ди, они вновь потащат его на ту Скалу. По их закону, он осужден. А что знает один из них, знают все. Так что запускай свой грузовик и вези нас прямо сейчас. Ясно?

Когда Ирен говорила серьезно, было у нее в голосе что-то такое, что заставляло Дуэйна соглашаться — да, мадам. Он подогнал грузовик, и мы поехали по склону назад. Проезжая мимо палатки Возрождения, мы увидели, что там сидели в ожидании несколько сот летунов, нахохлившись и сложив крылья, точно вороны на вспаханном поле.

Увидев их там, я ощутил острую боль утраты. Когда-то они и их город составляли всю мою жизнь. Меня учили уважать их и служить им. Может, Дуэйн и ненавидел их, а Ирен — боялась, но я любил их. Мне нравилось как они выглядят, как звучит их язык и то, как они летали. Я был одним из них — по-своему — из-за Генри.

И как каждый из них, я едва мог переносить одиночество, оторванность от остальных.

Когда мы возвратились на Место, там было спокойно. Заросли лежали в тени, темно-зеленые, с просвечивающими полосками ярко-голубого неба. Я провел остаток дня, помогая Горди убираться и распиливать упавшие ветки. Затем я вернулся к себе в хижину. Я привел себя в порядок, проскользнул мимо Ирен и Горди и отмахал четыре мили до размытого моста. На Рэйндж-Лайн я остановил фургон, на котором и проехал до Площадки Возрождения. Незадолго до восьми я уже был там. Затем я встал в длинную очередь: и подойдя к парочке хорошо отмытых ребятишек в голубых блейзерах, которые проверяли билеты, назвал свое имя.

— Мисс Пеннибэйкер говорила, что оставит для меня пропуск, — сказал я им.

Один из них отошел и вернулся с распорядителем, который дал мне программку и проводил в палатку. Там были открытые трибуны с трех сторон, и сиденья на полу, и широкий проход между ними, ведущий к помосту. На сцене стояли рояль, скамьи для хора и оркестровые инструменты. Заднюю стену образовывали свисающие с потолка широкие шелковые полотнища всех цветов радуги. Распорядитель открыл дверь в ложу сбоку от сцены и напротив хора; и я занял место.

Летуны были повсюду. Они, точно летучие мыши, висели на тросах, на которых была натянута крыша палатки. Еще больше стояло на верхних трибунах. Старомодная бравурная музыка лилась из громкоговорителей. Люди беспокойно озирались. Отовсюду струился желтый свет, пахло поп-корном, влажным брезентом, опилками, обстановка была наэлектризована. Мне было интересно. До этого я никогда не посещал ни одной религиозной службы. Я все гадал — а что думают по поводу всего этого висящие на тросах летуны.