Сверхновая американская фантастика, 1995 № 05-06
Шрифт:
Я наполнил ванну. Было приятно лежать в теплой воде и слушать, как в окна стучит дождь. Прочел газеты, поглядел на список вновь прибывших, чтобы узнать, кто прилетел с последними рейсами, и проверил, кто победил на скачках. Наконец, вода остыла, я вылез, обтерся и зажег газовый рожок над круглым столом в гостиной. Я хотел ответить на несколько писем, Но даже не начал ни одного, и в результате сдался и отправился в постель.
Однако я слишком устал, чтобы заснуть. Ноги ныли, и я вытянулся, лежа на спине. Казалось, нет никакой разницы в том, как я лежу
Разумеется, до того, как я с ней встретился, у нее было множество мужчин, и несколько — уже при мне. Я был не против. Я даже был знаком с Фелло, человеком, с которым она была помолвлена, и который принадлежал к старому танзианскому роду. Он владел поместьем на севере, где круглый год шел снег, было полно леса и водился какой-то скот, питающийся густым мхом, растущим на стволах деревьев. Однако Фелло был неплохим парнем. И мне он нравился. Он был немолод, высокого для танзианца роста, и Чейз, казалось, была к нему привязана. Он действовал на нее успокаивающе, и я понимал, что этс хорошо, и меня не беспокоило, спят ли они вместе.
Но с Коэном все было иначе.
Когда с кем-нибудь сближаешься, то думаешь, что вы обе одинаково относитесь к одним и тем же людям. До Чейз я никогда о Коэне особенно не думал. Он болтался неподалеку, иногда я выпивал с ним или играл партию в теннис, но никогда про него не думал. Когда бы я его не встретил, он всегда начинал толковать насчет Фрэнсис или насчет сюжета своей новой книги, и я все это выслушивал, но, стоило нам расстаться, больше о нем не вспоминал. Так что, естественно, я полагал что Чейз, познакомившись с ним, будет относиться к нему точно так же. Даже вообразить не мог, что она уйдет к Джейкобу Коэну. И, разумеется, я ненавидел за это не ее, а именно его.
Я долго-долго об этом думал, и, наконец, мысли мои начали жить самостоятельной жизнью, а я задремал, пока буря раскачивала в газовом рожке язычок пламени.
Чуть позже я услышал шум на лестнице. Кто-то позвонил в дверь, и снаружи раздавались громкие голоса. Дверь отворилась. Мадам Люсаж пыталась помешать кому-то войти в комнату. Она загородила своими пухлыми руками дверной проем, преграждая путь. За ней стояла Чейз Кендалл в сбившейся на бок шляпке и с легкой насмешливой улыбкой на лице.
— Ох, мистер Брэди, — закричала консьержка через плечо, — она пьяна!
— Не будьте идиоткой, — сказала Чейз Кендалл.
— Не разговаривайте! И убирайтесь!
— Все в порядке, мадам Люсаж. Пропустите ее.
Мадам Люсаж неохотно освободила дверь и удалилась, что-то ворча. Чейз вошла и со вздохом прислонилась к стене.
— Ты действительно пьяна, — сказал я.
— Вовсе нет, — ответила она. — Это из-за погоды. Мне нужно всего-навсего причесаться. — Она уставилась на меня. — А вот ты выглядишь просто отвратительно. Ты и чувствуешь себя так же отвратительно? — Она швырнула шляпку на стол и присела рядом со мной на постели. От нее пахло сигаретами.
— Где ты была, Чейз? — спросил я. — С Джейкобом Коэном?
— Будто не знаешь? Зачем задавать глупые вопросы?
Я отвернулся.
— Ох, Мэтью, — сказала она и погладила меня по голове. — Ты иногда бываешь таким дурнем!
— Плевать. Меня уже мутит от всего этого!
— Именно поэтому ты и выглядишь так, как ты выглядишь. Но тебе вовсе не нужно страдать. Разве я тебе не говорила много раз, что я люблю тебя одного? Ты же знаешь это! Глупо, что я должна опять тебе это повторять.
— Я не переношу, когда ты с ним встречаешься.
— Но ведь мне нужно с кем-нибудь встречаться, Мэтт. Разве нет? И хорошо, что это он. Ты же знаешь, что он мне безразличен. И когда я с ним, я ничего не чувствую.
— А что я чувствую?
— Ничего, кроме любви и ненависти. — Она улыбнулась, обняла меня за плечи и развернула к себе. Лицо ее в свете, проникающем сквозь окна, казалось нежным и прекрасным. Она склонилась и поцеловала меня. На секунду мы были совсем одни за серебряной завесой ее волос.
— Я не буду с ним больше встречаться, если ты этого действительно хочешь. Но это нас не может задеть. А ему, похоже, идет на пользу.
— Мне наплевать на него.
— Шш-ш, дорогой. Разумеется, нет. Ты придаешь всему слишком много значения. Вот в чем твоя беда. До сих пор ты о нем никогда не думал, а теперь думаешь постоянно. А тем временем совершенно забываешь о том, как я тебя люблю.
Чейз расстегнула верхнюю пуговку моей сорочки, потом — еще одну, и я положил ее ладони к себе на грудь. Я дрожал, но потом, как всегда это ощущение исчезло. Я почувствовал, как тепло желания исходит из меня и испаряется в ничто. Я оттолкнул ее руки.
— Ох, Чейз, ничего не выйдет.
— Мэтью, — прошептала она, — просто ложись и хоть раз постарайся ни о чем не думать.
Но я должен был думать и чувствовал, как она склоняется на постель, и как это все было перед войной. Тогда я еще все мог; и я помнил, на что оно похоже. Но ведь одной памяти мало. Всегда мало. Она проделывала со мной всякие вещи, а я этого даже не чувствовал.
— Не нужно, — сказал я, повернув ее лицо к себе, чтобы она прекратила.
Когда я вновь склонился над ней, это уже была Одри Пеннибэйкер, и она смотрела на меня.
Ее белая сатиновая туника соскользнула с одного плеча. Почти все огни погасли. «Стелла» покачивалась, ворчала и переваливалась с боку на бок, точно страдающий зверь.
— Дорогой, — повторила Одри. И все ощущения, которые миг назад были заморожены, хлынули по своему руслу. Мне было трудно, очень трудно заставить себя сесть, обнять ее за плечи и приподнять, чтобы она прекратила.
— Не нужно, — сказал я. Корабль трясло и качало, я слышал взрывы и отдаленные крики. Перед рубкой управления парила сцена из книги Джонсона — та, в спальне… Информационная сеть корабля до сих пор была включена. По ней и транслировалась эта сцена — по всему кораблю.