Сверхновая американская фантастика, 1995 № 3
Шрифт:
Медленно, мисс Карстэрс убрала руки от лица и увидела перед собой русала, заглядывающего ей в глаза снизу, неподвижного, грустного. «Как ему только не противно смотреть на нее», — с горечью подумала она. Русал отрицательно покачал головой (этому жесту он научился от нее) и ответил ей чем-то вроде детского рисунка: выполненный несколькими штрихами портрет женщины строгой, неземной красоты. Рисунок чуть изменялся, и на лице промелькнули будто стайки рыбок, сменяясь, выражения любопытства, удивления, радости открытия. От нее, как и от свободного русала, исходил дух одиночества.
Мучимая угрызениями совести, мисс Карстэрс поняла,
«Чудовище и ангел», — прошептала она, вспомнив старую сказку, и русал кивнул. «Но ведь я не русалка, хотя меня так тянет в море. И мне нужен не ты, а твой опыт, то что ты видел и знаешь».
Амфибий показал ей коралловый риф, яркий, причудливый, который рос и приближался, становясь все более заманчивым, более прекрасным. Потом мисс Карстэрс увидела себя, уже по колено в воде — она провожала русала, который уплывал от нее. Ее одухотворенный вид выражал покорность, самоотречение; она источала запах русалки, прощающейся с возлюбленным.
Мисс Карстэрс устало потерла лоб — голова раскалывалась, кровь пульсировала в висках, в голове роилось множество мыслей. Действительно, пора было заканчивать романтическую сказку — ее дневники, занятие, кабинет, куда она так давно не заглядывала — все звало ее к себе.
Одновременно, она обратила внимание, что русал дал прямой ответ на ее фразу. Неужели она обучилась телепатии? Или он сам стал понимать слова? И, за всем этим, мисс Карстэрс вдруг с особенной силой ощутила, как греет сегодня весеннее солнышко, какой густой пар поднимается от сырой почвы; услышала, как с шуршанием раскрываются листья из почек.
Мисс Карстэрс с трудом поднялась на ноги и дрожащими руками отряхнула юбку.
— Да, тебе давно пора уйти, — сказала она. — Сейчас я позову Стефана и Джона, они принесут носилки.
Одновременно она отыскала вчерашний слабый запах недовольства, смешанный с запахом, обычно сопровождавшим присутствие Джона.
К тому же, она совершенно отчетливо перед своим «мысленным взором» увидела Стефана, закутанного в ветхую куртку, бредущего с корзиной и удочкой через сад к ограде, заслонявшей от морского ветра. Стефан представился ей как бы сверху, как если бы она наблюдала за ним из окна спальни. Значит, это были ее собственные видения, а не внушенные русалом. Она отметила этот факт, а также то, что сразу после того головная боль утихла, только чувствовалось пульсирование в висках, несильное, как биение сердца, когда прислушиваешься к нему.
Перед глазами мисс Карстэрс пронеслась стайка рыб — это смеялся русал. Ему показалось забавным то, что мисс Карстэрс заговорила на его языке.
Но тут же мисс Карстэрс почувствовала обжигающую боль — боль пораненного русала — и побежала к дому, крича Джона. Тот появился на пороге кухни.
— Принесите ведро и одеяло и полейте русала водой, — распорядилась она. — Он в саду, возле солнечных часов. И захватите носилки.
Джон стоял с раскрытым ртом, недоуменно уставившись на нее.
— Поторапливайтесь! — отрезала она, и отправилась на дамбу искать Стефана.
Почуяв запах табака, она скоро нашла его — он сидел, сгорбившись, с удочкой в руках и трубкой во рту. От него шел дух мокрой шерсти, табака и — одиночества.
— Стефан, — сказала мисс Карстэрс, — я узнала от русала все, что он мог мне передать.
Стефан повернулся, вопросительно поглядел на нее и вынул трубку изо рта.
— Я решила отпустить его.
— Хорошо,
Было время отлива, и слугам пришлось тащить свою ношу на большее расстояние, чем в первый раз, когда они нашли его. Ноги их увязали в мокром песке; русал был тяжел. Наконец, они добрались до воды — мисс Карстэрс стояла и наблюдала, как они отпустили русала в море на мелководье, затем зашла в воду сама по колено, чтобы в последний раз побыть рядом с ним. Солнце отражалось от воды отблесками, и ей пришлось отвернуться, так они слепили глаза. Она увидела, как Стефан и Джон брели к берегу, а над ними вдали, как хрустальная шкатулка, сверкала оранжерея. Резкий запах морских водорослей и соли ударил ей в нос. Украдкой скосив глаза, она увидела, что русал держится на плаву против течения, одной перепончатой лапой зацепив намокший край ее юбки. Его торс был приподнят, а рот немного раскрыт. Он повернул голову к ней, и в его перламутровых глазах она прочла радость и вместе с тем — что-то вроде сожаления.
— Я не забуду то, что ты показал мне, — сказала мисс Карстэрс. Хотя слова были не нужны. В своем мозгу она вызвала образ обезьяноподобной женщины, а потом прекрасной леди-ученой и перемешала их. Этот сложный портрет человека, женщины, чудовища и одновременно ангела, она передала русалу как дар, объяснение, слово прощания. Затем он уплыл, а мисс Карстэрс побрела обратно к берегу.
Пэт Кэдиган
ДВОЕ
Он редко прикасался к ней.
Сара Джейн без устали размышляла об этом, лежа на левом боку. Когда он перелистывал страницы газеты, до нее доносился хруст бумаги. Если бы Сара Джейн перевернулась на другой бок, то увидела бы его сидящим за маленьким столом, прямо под лампочкой — черная тень на фоне светлой шторы, которая отгораживала их от яркого блеска полдня. Привычная картинка — еще одна вариация на тему их существования.
Как все переменилось бы, прикоснись он к ней.
В журналах, которые он постоянно покупал для нее, говорилось, что людям необходимо ощущать чье-то прикосновение. Детям нужны крепкие объятия чтобы они хорошели, а самыми счастливыми были мужья и жены, обнимавшие друг друга. Иногда она просто до боли желала, чтобы он прикоснулся к ней.
— Майкл? — в этой комнате ее голос звучал кротко, негромко. Ответа не последовало, но она знала, что Майкл оторвался от газеты. — Мы сможем пожениться?
Он усмехнулся без тени веселья.
— Нет, не сможем.
Она так не думала. Вскоре она вылезла из кровати и побрела в стерильно чистую ванную, чтобы выпить воды. Ее отражение в зеркале, занимающем всю стену, выглядело осунувшимся. Странные лампы дневного света, которые использовали в ванных отеля, убивали все цвета, и отражение походило на старую цветную фотографию, что, выцветая, превращается в черно-белую. Сара Джейн провела рукой по своим длинным каштановым волосам, намотала их кончики на пальцы. Ее лицо было худым, как и все тело, на грани измождения. Именно из-за худобы, она и выглядит иногда намного старше, а иногда намного младше своих двенадцати лет.