Свет чужого солнца
Шрифт:
— Да, — продолжала она, слегка улыбаясь и все еще находясь под воздействием наркотика, — ты хотел помочь делизийке. У нас, стеклодувов, говорят, что, «когда печь слишком горяча, она ищет малейшую трещину». Ты когда-нибудь слышал это? Нет, конечно, нет. Ты никогда не работал со стеклом. Эмбри спросила меня, что это значит. Она тогда делала синюю бутыль… — Что она говорит? Эмбри… При имени дочери у нее закружилась голова, но она продолжала говорить точно в бреду. — Ни разу в Эр-Фроу я не произнесла этого имени… Никогда…
— Кто это — Эмбри? — мягко спросил Дахар.
— Моя дочь, — Эйрис закрыла глаза. —
Мгновение он молчал.
— Почему ты оставила ее там?
— Мне пришлось. Меня изгнали из города.
— Почему?
— Я сделала фигуру из стекла. Двойная спираль синяя с красным. Двойная спираль джелийских жрецов-легионеров Его рука замерла под ее ладонью. Головокружение и усталость навалились на Эйрис, и она закрыла глаза.
— Я сделала ее потому, то это было красиво. Не потому, что это джелийский символ, а просто оттого, что это красиво. Красиво. Тебе это не кажется смешным, Дахар? Красота целительной эмблемы жрецов-легионеров изгнала меня из Делизии в Эр-Фроу, где изгнанный жрец-легионер рискует жизнью, чтобы вылечить меня, потому что я делизийка.
— Я пришел не потому, что ты делизийка, — сказал Дахар.
— Нет, — возразила Эйрис. — Потому.
Дахар взглянул вниз, на ее правую руку, лежавшую у него на запястье. За минувшие десятициклы красные шрамы на ее большом пальце побелели и превратились в тонкие длинные полоски уплотненной кожи.
— Да, — наконец произнес Дахар. — Потому.
Эйрис вдруг почувствовала себя замерзающей и потерянной. От нескрываемой печали в его голосе ее гнев прошел, но боль все еще пульсировала в ноге.
— Я ошибся. Ты не делизийка, — вдруг проговорил жрец.
Эйрис не поняла его и нахмурилась.
— Ты больше не делизийка. Делизия изгнала тебя. Они не смогли понять, что такое твоя скульптура, они не могут понять, что такое наука гедов — и Джела тоже не может И Джела тоже.
Взгляд Дахара скользнул по комнате, и он словно впервые увидел здесь оборудование гедов — провода, элементы, призмы. Он взял в руки обогревающее устройство.
— Что это?
— Устройство для тепла. Очень пригодится охотникам в вельде или детям, родившимся в Третьеночь.
Эйрис наблюдала, как он разглядывает ее изобретение.
— Это Гракс сказал тебе, как сделать устройство?
— Нет. Но я использовала то, что он показывал в Доме Обучения.
Жрец положил устройство на место и жестко произнес:
— Ты понимаешь, что геды могут дать Кому? Не игрушки, не оружие, не драгоценности — науку! То, о чем мы никогда не думали, то, о чем мы даже и не мечтали… Почему остальные люди не могут понять это? Белазир, Калид, Исхак — они вовсе не дураки, так почему же они не понимают? Все, что мы знаем и умеем, Делизия или Джела — неважно, не может сравниться с тем, что знают и умеют геды. За все годы на нашей планете не произошло ничего более важного, чем появление гедов. Ничего! Это Эр-Фроу. Это… — Его голос задрожал и вдруг осекся. Эйрис услышала нотку неуверенности и поняла, что Дахар тоже сомневается в гедах. Он преклоняется перед знаниями чужаков с благоговением, похожим на отчаяние, сознавая могущество их науки, которая могла захватить, потрясти и опустошить человеческий разум с силой землетрясения, всколыхнувшего застоявшееся болото. За это землетрясение он мог заплатить
Но, несмотря на все это, землетрясение выбило у него из-под ног привычную почву, и ему пришлось призвать всю свою волю, чтобы устоять, хотя он прекрасно понимал, что скоро под ногами появится новая плодородная земля, на которой, однако, не окажется убежища. И некому будет поддержать его.
Эйрис ценила мужество Дахара. Но ее тронуло именно то, что он колеблется, — это значило, что жрецу тоже было страшно. Он ясно видел пропасть, которая лежала между знаниями гедов и навыками жреца, но, несмотря на это, не отвернулся от знаний. Пропасть эта не сделала его безжалостным, как Келовара, не сломала, как СуСу, не заставила, подобно Кариму, отмахнуться от гедийской науки, как от чепухи. Дахар все видел и все понимал, осознал весь ужас того, что увидел и понял, но ни от чего не захотел отказаться. И в этом его поступке Эйрис почувствовала ум и мужество, которых она не встречала ни в ком в Эр-Фроу.
Осторожно, она сняла ладонь с его руки. Дахар стоял неподвижно, не глядя на нее.
— Но ты-то понимаешь, что такое наука гедов, Эйрис Правда? Я наблюдал за тобой в Доме Обучения… — он снова замолк.
Она поняла, почему он замолчал, лучше, чем он сам Брат-легионер не мог говорить с делизийской женщиной с тем чувством, которое слышалось в голосе Дахара: с уважением. Может ли вообще брат-легионер смотреть на какую-нибудь женщину с уважением? Только на сестру-легионера, которой он никогда не касался Наверное, и Дахар спал только с проститутками, как…
Эта же мысль вывела ее из себя утром у Серой Стены Сколько же проституток было в джелийских залах? Одна из них СуСу, почти девочка, недавно жестоко избитая легионерами.
— Я наблюдал за тобой, — продолжал Дахар, почти с издевкой. — И я не заметил, что ты из Делизии, ты из Эр-Фроу. Тебе тоже нужны наука гедов и их город.
Она замерла. Дахар сел рядом с ней, держа в руках обогревающее устройство. Джелиец отвернул от женщины усталое лицо. Напряжение росло, осязаемое и хрупкое, как стекло. Если она дотронется до него, что тогда?
Он не солдат. До вчерашнего дня он был джелийским легионером, врагом, и касался только проституток.
— Нет, я не из Эр-Фроу, — проговорила она резче, чем хотела. — Я — не делизийка, не джелийка, не гед, я — ничто. И ты тоже. Изгнанники — вот кто мы такие!
Он помолчал, а потом, к ее удивлению, мягко спросил:
— Сколько лет твоей дочери?
— Одиннадцать.
— А с кем она сейчас?
— С сестрой моей матери. Она будет хорошо за ней присматривать.
Только… — женщина не смогла закончить.
— Только без тебя.
— Только без меня.
— Кто ее отец?
— Солдат. Он умер. Давно умер.
— Пал в бою? — спросил Дахар уже другим тоном.
— Нет, он умер от болезни. Лекарь не знал, что с ним. Делизийские лекари не так искусны, как твои… бывшие… собратья…
— Бывшие, — повторил он с такой горечью в голосе, что Эйрис вздрогнула.
Но тут же взял себя в руки и снова спросил спокойно:
— Он был твоим… супругом?
— У нас все не так, как у джелийских горожан, — начала она и стиснула руки. — Он был моим возлюбленным. Мы не были супругами на… на всю жизнь.