Свет чужого солнца
Шрифт:
Дахар ничего не сказал, и Эйрис попыталась объяснить ему то, что было так естественно для нее и абсолютно непонятно для него.
— В Делизии дети живут в семье своей матери. Возлюбленные приходят и уходят, а дети остаются с матерью. Мой брат тоже живет в доме моей матери.
— Значит, твой возлюбленный был солдатом… — без выражения произнес Дахар.
Эйрис почувствовала, что начинает сердиться, она поняла — Дахар осуждает ее, и ей это не нравилось.
— Да, конечно, он был солдатом. Кем же еще он мог быть, если Джела постоянно воюет с Делизией?
— Горожане не становятся
— В Делизии они могут стать солдатами. Скажи, а в Джеле дети становятся легионерами только, если их мать — легионер?
— Да, и мать и отец. В Джеле дети знают, к какой касте принадлежат их отцы.
— Особенно если они дети проституток.
— Да.
— Проститутки, как СуСу. Этих женщин считают отбросами, их использует каждый, кому не лень, даже если «проститутка» — делизийская пленница, захваченная в бою…
— По-твоему, это хуже, — начал он холодно, — чем солдаты, родившиеся от слабых, больных горожан, чем женщины-солдаты, которым время от времени приходится оставлять свой легион, чтобы рожать детей?
— Да, — отозвалась Эйрис, — гораздо хуже. — Она была раздражена и разочарована: все-таки Дахар оставался братом-легионером, он по-прежнему мало изменился, хотя его и изгнали из Джелы.
Дахар вытянул руки перед собой ладонями вниз, с усталым видом бесцельно разглядывая свои пальцы.
— Я говорил, что здесь не Джела, а Эр-Фроу. У гедов есть… много такого, в чем я был уверен раньше, но теперь сомневаюсь…
Прежде чем Дахар успел подняться, Эйрис потянулась к его руке и сжала кончики его пальцев. Она лежала неподвижно, но даже сейчас, несмотря на наркотик, нога все еще болела. Она по-детски крепко зажмурилась и тут же пожалела об этом. Дахар стоял неподвижно, не отнимая у нее своей руки.
Потом вдруг опустился на подушки рядом с Эйрис и закрыл лицо ладонью. У него тряслись губы.
Она положила его голову себе на грудь и обняла его Дахар вздрогнул и прижался к ней теснее. Они оба были изгнанниками, одинокими во всем мире и в Эр-Фроу. Но теперь это одиночество, кажется, кончилось… Дахар заснул как убитый, Эйрис боялась пошевелиться, чтобы не разбудить его, но боялась и позволить ему спать долго, потому что не знала, скоро ли рассвет. Но у Дахара была годами выработанная привычка легионера просыпаться именно тогда, когда надо. Он поднял голову и взглянул в лицо Эйрис. Огромные темные круги залегли у него под глазами.
— Я не проститутка, — прошептала Эйрис.
— Нет! Нет!
— Я сама выбираю, Дахар.
— Твоя нога…
— Я даже не чувствую ее. И я сама выбираю. Как выбрал ты, придя сюда.
Откуда ты знал, где моя комната?
Он улыбнулся уголками губ:
— Последняя справа в третьем коридоре. Я слышал, как ты однажды сказала это одной женщине в Доме Обучения.
— И ты запомнил?
Он медленно оглядел комнату, оборудование гедов, устройство, которое она сделала, используя непонятную для них обоих силу.
— Да, запомнил.
Он все еще медлил, смущенный и нерешительный. Эйрис приблизила свои губы к его губам…
40
Гракс смотрел на пустой экран и вдруг услышал голос Дахара: «Да, запомнил». Однако изображения на экране не было, он показывал только затейливо переплетающиеся узоры ткани, которую Эйрис приклеила на оранжевый круг. Гракс нахмурился. Мышцы в углах его рта напряглись, легкая складка пробежала по лбу под третьим глазом, который был чуть больше двух других. Но Гракс даже не заметил, что нахмурился, его феромоны не изменили запаха. Роуир и Крак'гар сидели, повернувшись к нему спиной, занятые собственной работой. Ни один из них ничего не заметил. Ни один из них не проводил долгие часы с Дахаром в пустом Доме Обучения. И ни один из них не смог бы узнать человеческий жест в движении Гракса. Если бы Гракс увидел что-нибудь подобное на их лицах, он, возможно, тоже не понял, что это такое.
Хмурясь, гед продолжал смотреть на экран.
41
Эйрис лежала в одиночестве, глядя на дверь, которая только что закрылась за жрецом. Полоска оранжевого света прорезала темноту, задержалась на мгновение, и Дахар исчез.
«Я так и не рассказала ему, — подумала Эйрис через какое-то время, — о слушающих шлемах гедов, об их оранжевых зрячих устройствах». «Я наблюдал за тобой и увидел Эр-Фроу». «На Коме не происходило ничего более важного, чем появление гедов, гедийская наука…» — вспомнила она слова жреца и еще раз пожалела о том, что ни о чем ему не рассказала.
Внезапно дверь открылась снова. Эйрис вскинулась и схватилась за одеяло, чтобы прикрыть наготу.
— Эйрис, — начала Ондар, — я пришла помочь тебе помыться. Ты хочешь есть? Как нога?
Позади женщины в коридоре стоял Келовар. Он открыл Ондар дверь, которая иначе не смогла бы сюда попасть.
— Что с твоей лампой? На ней тряпка. Зачем ты закрыла свет? — удивленно спросила Ондар.
— Он… резал мне глаза.
Ондар через ткань нажала на круг. В одной руке она держала миску с теплой водой, в другой — чаши с едой.
— Это, наверное, от лекарства, — бодро сказала она. — Келовар, ты идешь?
Но солдат не пошевелился, а Эйрис не решалась взглянуть на него. Ондар, слегка хихикнув, вытянула ногу назад и слегка толкнула дверь. Она захлопнулась. Ондар усмехнулась.
— Иногда с мужчинами можно поступать только так! Как твоя нога? Я не собираюсь снимать шину, но поставлю воду здесь и когда… — она резко остановилась.
Эйрис продолжала смотреть на оранжевый круг, закрытый тканью, потом перевела взгляд на Ондар, которая широко открытыми от удивления глазами смотрела на разбросанные по полу подушки. Нос ее слегка наморщился. Эйрис поняла: женщина догадалась, что здесь только что занимались любовью.
— Келовар? — спросила Ондар с сомнением.
— Нет.
— Тогда кто?
— Не спрашивай меня об этом.
Ондар лукаво улыбнулась, но, почувствовав напряжение в голосе Эйрис, погасила улыбку, а Эйрис ругала себя за то, что делала тайну из того, что не могла и не хотела скрывать. Она снова почувствовала себя усталой и измученной. Ногу пронзила острая боль. Ондар мяла в руке полотенце.
— Конечно, я не хотела бы вмешиваться… — хихикнула она. — Но с такой ногой… Должно быть, тебе очень не терпелось, да и ему тоже!