Свет чужого солнца
Шрифт:
Хоть бы уж чего-нибудь поела…
— Ладно, пойдем, — сказала Джехан. — Нас ждут на тренировочной площадке.
Секунду помедлив, Талот подняла глаза.
— Ты действительно так думаешь?
— А иначе зачем бы я стала говорить! Черт возьми, Талот, да очнись же ты наконец! Ну что ты распустила себя, как глупая горожанка? Хватит себя изводить!
Если бы подруга разозлилась на нее или накричала, Джехан бы только обрадовалась. Гнев — это хорошо, гнев — это признак жизни. Но Талот просто встала из-за стола. Жаркое осталось нетронутым.
Дом был почти пуст. Девушка направилась к выходу, подруга молча следовала за ней. И вдруг стены заговорили.
Рука Джехан рванулась к оружию — стены молчали с тех самых пор, как объявили о запрещении всякого насилия в Эр-Фроу. Только что толку в этой дробовой трубке — не палить же из нее в стену!
— Люди Эр-Фроу, — раздался ровный бесстрастный голос. — У семерых из вас началось кожное заболевание. На сгибах рук и ног, в складках кожи на шее, в паху и под мышками появляются красные пятна, вызывающие зуд и боль.
Затем пятна начинают распространяться по всему телу. Каждый, кто обнаружит у себя эту болезнь, должен прийти к гедам в пустой дом у северной стены.
Инфицированных людей отправят внутрь Стены и быстро вылечат. Болезнь не опасна, но передается при непосредственном контакте с больным.
После короткой паузы стены повторили сообщение. Джехан не стала дожидаться, пока они повторят его в третий раз, и повернулась к Талот.
— У тебя есть на теле какие-нибудь зудящие пятна?
— Нет, — неожиданно живо отозвалась Талот, — а если бы и были, то я бы к ним не пошла!
— Я тоже. И не потому, что их боюсь.
— А я боюсь, — снова поникнув, отозвалась Талот и зашагала к тренировочной площадке, на ходу отвязывая от пояса триболо.
47
Дахар проснулся от стука в дверь. Еще не открыв ее, он уже знал, кто там стоит.
Вчера они все, за исключением Илабора, который ушел сразу после полудня, заработались допоздна. Потом ушла Эйрис — она быстро утомлялась.
Гракс последовал за ней, чтобы сделать для нее дверной замок в одной из комнат. Проститутка СуСу, как всегда, ушла вместе с Эйрис. Остальные четверо продолжали работать. Их потрясла глубина открывшихся знаний, часть которых приходилось постигать с нуля самому Граксу. Биология человека была ему неизвестна.
Сердце Дахара щемило от жалости. Если бы знать все это раньше! Если бы жрецы-легионеры знали то, что сейчас показывал им Гракс, — сколько жизней они могли бы спасти! Скольких страданий можно было бы избежать!
Красно-синие, ослепленные самодовольным невежеством, снова и снова повторяли одни и те же ошибки, стоившие жизни не одному пациенту.
К вечеру все очень устали и перестали усваивать информацию. Но первым все же закончил Гракс.
— Я покидаю вас до завтра. Я очень устал.
Дахар посмотрел на Гракса и понял, что не знает, как выглядит усталый гед. В облике инопланетянина не было и намека на усталость.
Дахар думал, что не сможет заснуть. Однако едва успел добраться до постели, как тут же его сморил сон. Но вскоре сон был прерван стуком в дверь.
Молча сидя в кресле, на него смотрела Эйрис. Коридор за ее спиной был темен и пуст. Только четыре входные арки светились тусклым «ночным» светом. По привычке Дахар, занявший оборонительную позицию, пристально вглядывался в темноту. Он посторонился, и Эйрис вплыла в его комнату.
Дахар запер дверь.
Здесь, в спальне, он оранжевый круг завесил.
С той ночи они почти не видели друг друга. Дахар не знал, то ли это сон, то ли явь, как и тогда, когда он пришел к ней, опустошенный, отчаявшийся, неуверенный в себе, не понимавший, почему он это делает. В нем проснулось почти забытое смущение той ночи, возродилась неуверенность.
Все, что томило и тревожило его последние десятициклы, старательно подавляемое, загнанное вглубь, заворочалось, грозя новым душевным разладом.
— Здравствуй, — внешне спокойно сказала Эйрис, но он почувствовал ее тревогу и промолчал. Защитная реакция сработала, и, словно раздвоившись, Дахар как бы со стороны наблюдал за собой и за своей подругой. — Ты ни разу не взглянул на меня во время занятий, — наконец продолжила она. Ее тон поразил Дахара: без интонации, как у гедов, без намека на страх или заискивание. — А если бы взглянул — кого бы ты увидел?
Она высказала его собственные мысли. Дахар вспыхнул, но снова промолчал.
— Думаю, не меня, — ответила она за него, и Дахар уловил волнение, сдерживаемое усилием воли. Для делизийки, привыкшей открыто выражать свои чувства, это казалось странным. — Я думаю, — осторожно продолжала Эйрис, — что, если бы ты на меня взглянул, то увидел бы проститутку.
Он и не знал, сколько отваги в этой удивительной женщине. Умная, смелая, желанная! Но, глядя на нее, жрец сразу вспоминал о Келоваре, вспоминал о мужчинах, которые были у нее до неведомого солдата — отца ее дочери. Этому не требовалось подбирать названия — оно давно существовало: проститутка. Он нисколько не сомневался в этом определении, но ответил как можно убедительнее:
— Нет!
— Не лги, Дахар. — Она вдруг рассмеялась. — Ты не умеешь врать, разве ты не знаешь?
— Да, Эйрис, — ответил он, удивляясь собственной прямоте. — Я знаю сестер-легионеров, матерей-легионеров, горожанок и проституток…
— Да, это трудно — отрешиться от того, к чему привык. Никто из нас не способен научиться думать по-новому, потому что мы не можем выдвигать новые… гипотезы. — Она произнесла гедийское слово, которому в языке Кома не нашлось эквивалента, запнувшись, но только на мгновение. — А может быть, тебе и не надо менять свой взгляд на женщин? Ведь он вполне тебя устраивает. Доказательство тому — СуСу. И не был ли ты одним из тех доблестных братьев-легионеров, которые довели ее до теперешнего состояния?