Свет далекой звезды
Шрифт:
– Ольга Дмитриевна, я готов подписаться под каждым вашим словом, хотя, конечно, это круто. Но вы у нас работаете меньше двух недель. Мы ничего о вас не знаем. Расскажите немного о себе.
– Хорошо. Я родом из Ленинграда. Мать – пенсионерка, живет там. Отец умер. Мой муж работал в милиции. Спасая ребенка, он погиб. У меня есть дочь, ей скоро семь лет. Из-за проблем с ее здоровьем я вынуждена была переехать в ваш город. Мне тридцать один год. Вот, пожалуй, и все. С моими методическими и научными трудами любой из вас может ознакомиться у меня в кабинете.
–
– Я беспартийная.
– Как? Вы не член партии? Как же вы будете руководить кафедрой? – растерялась Тихонова. – Как же я буду давить на тебя? – подумала.
– Я уже ответила на ваш вопрос. Кстати, мой научный руководитель – член-корреспондент Академии наук – тоже беспартийный, что не мешает ему возглавлять целый коллектив.
– И вы не собираетесь подавать заявление о приеме в партию?
– Пока нет. Не вижу в этом необходимости. Считаю, что можно успешно работать, оставаясь беспартийной. Но надеюсь на деловое сотрудничество с вами.
– Вы хоть предупредите, когда явитесь к нам на занятия, – попросил Щадринский.
– Зачем? – удивилась Ольга. – Я же сказала: приду познакомиться с вами как с преподавателями. Работайте, как обычно, не обращая внимания на мое присутствие.
– Да чтобы получше подготовиться, – вы что, не понимаете? Нас всегда предупреждали, когда придут с проверкой.
– А вы получше готовьтесь всегда. Вы же не для проверки читаете лекцию, а для студентов. Старайтесь для них, а не для меня, они – ваши главные проверяющие. В моем прежнем вузе на занятие мог прийти кто угодно, вплоть до ректора. Без всякого предупреждения. И никто в этом ничего особенного не видел.
– Скажите, как вам удалась в тридцать один год стать доктором наук и профессором? – поинтересовался пожилой доцент, фамилии которого Ольга не помнила.
– После защиты кандидатской диссертации мне присвоили звание доктора наук, – ответила она, – а позже – и профессора. У меня довольно большой педагогический стаж. Я стала читать лекции уже на первом курсе аспирантуры. А наукой занималась все пять лет учебы в вузе – с первого курса. Мне повезло – замечательный научный руководитель попался.
– Зато нам не повезло, – съязвил Паршиков.
– Это как кому, – не согласился с ним ассистент, первым задавший Ольге вопрос, – по мне, так нам очень даже повезло. За небольшим исключением.
– Не будем спорить, – остановила их Ольга, – ближе к делу. Его у нас очень и очень много. Еще есть вопросы? Если нет – все свободны. Кроме Паршикова. Александр Александрович, прошу вас в теперь уже мой кабинет. Передать мне дела.
– А чего там передавать? Передавать особенно нечего. Занимайте, раз уж так сложилось.
Паршиков горестно махнул рукой, оделся, взял портфель и, не оглядываясь, вышел из кабинета, хозяином которого был без малого четыре года.
Черт бы побрал эту парашютистку! – думал он, садясь в свою "Волгу". Как теперь жить? Разве
И чего я, дурак, науку бросил? – казнился он по дороге. Ведь хорошо получалось. И интерес был. Текучка заела. Да и лень. Деньги сами шли в руки – напрягаться не требовалось. Вот и приплыл.
Проводив Паршикова, Ольга отправила Верочку в отдел кадров за личными делами сотрудников кафедры. По договоренности с начальником отдела их выдали на два часа. Но поскольку рабочий день заканчивался, появилась возможность задержать дела до следующего утра. Чем она и решила воспользоваться.
Сложив дела в папку, Ольга отпустила Верочку и обошла всю кафедру. Убедившись, что окна и краны везде закрыты и свет выключен, она тоже отправилась домой с твердым намерением не ложиться спать, пока не изучит все дела и не сделает необходимые выписки. Не успела она пройти и полквартала, как возле нее притормозила вишневая "Лада".
– Ольга Дмитриевна! – окликнул ее голос Лисянского, – позвольте вас подбросить до дому, нам по пути.
– Ну, подбросить меня вам вряд ли удастся, – мрачно пошутила Ольга, – комплекция у вас не та, да и я не мячик. Благодарю, но мне недалеко.
– Но и не близко, – возразил Лисянский, – а вы, как я понимаю, с утра не были дома и работу с собой взяли. Садитесь, не упрямьтесь – мне действительно в ту же сторону.
– А вам откуда известно, в какую мне сторону? – поинтересовалась Ольга, садясь в машину. – Пусть подвезет, решила она, есть ужас как хочется и Леночка, небось, заждалась.
– Так у меня в отделе кадров свои люди – они меня и просветили. И насчет вашего адреса, и насчет личных дел. Круто начинаете, Ольга Дмитриевна. Вы что, действительно, хотите поломать систему приемных экзаменов?
– Обязательно.
– И зачем вам это нужно?
– То есть – как зачем? Вы что, не поняли? Чтобы в наш институт поступали те, кто имеет знания, а не мохнатую лапу. Вам, Гарри Станиславович, не противно читать лекцию аудитории, половина которой ничего в ней не понимает? Вам не жаль своего времени и государственных денег?
– А почему мне должно быть противно? Вторая же половина понимает. Пусть противно будет тем, кто спит на лекциях и прогуливает. Вы всерьез полагаете, что вам удастся что-то изменить? Да вы не представляете, каких могущественных врагов себе наживете. Никакой ректор вас не спасет.
– Ничего, в Ленинграде справились и здесь справимся.
– Э нет, здесь вам не Ленинград, здесь провинция. А у нее свой закон – живи сам и не мешай жить другим.
– Гарри Станиславович, у вас есть дети? – спросила Ольга, теряя терпение.