Свет и Тень
Шрифт:
Странно, он и без дара понимал, что к чему в этой ситуации. Может быть, через столько лет это уже и неважно – есть дар, нет его? Может быть достаточно практики и опыта, чтобы всё понять?..
– Давай ты, Жар, – уверенно кивнул белокосый, – Наверное, за этим Крысолов и взял тебя с собой.
Жар на миг заколебался, но тут же кивнул в ответ и спрыгнул в лодку вслед за Альком.
Рыска не раз спасала его, не боясь ничего. Она, не задумываясь, пожертвовала бы ради него жизнью. Сейчас всего лишь пришло время с ней расплатиться. И теперь даже безапеляционный тон Алька,
Через четверть лучины, налегая на вёсла, Жар вёл лодку, стараясь не натыкаться на льдины и замёрзшие трупы врагов, туда, вперёд, в бескрайний морской простор, где кончается действие Длани Сашия. Ничего хорошего вокруг бывший вор не видел. Неласковое море ему совсем не нравилось, как и ледяной ветер. Он совсем замёрз и почти не чувствовал собственных рук... И всё же ему хотелось улыбаться. Похоже, думал он, жизнь его не была напрасной, раз у него были те, за кого не жалко эту самую жизнь отдать. Он жил не зря... И надо же как выходит: Алька даже не надо просить позаботиться о Селине и детях, потому что хмурый саврянин и сам догадается.
Впервые в жизни Жар вдруг понял, кого и за что следует именовать господином и что означает слово “благородство”. Как жаль, что сказать об этом, похоже, уже не получится.
... Альк все продолжал смотреть на жену, одной рукой прижимая её к себе, а вторую положив на её горло, чтобы чувствовать биение жизни – слабое, едва ощутимое...
Только бы успеть...
Конечно, это неправильно: менять одну жизнь на другую. Кто больше достоин жить, решают боги, а не люди. Но раз учитель так рассудил, значит, у этого есть причина. Значит, знал, что делает – так же, как тогда, когда дал ему шанс.
... А потом и дар Алька, высвободившись из-под Длани, вернулся к путнику – и всё стало понятно.
*
...Когда на расвете приболотинский молец вернулся в молельню, старуха всё ещё находилась там. Она лежала на боку, на коврике перед изваянием Хольги.
Она была мертва.
====== Глава 33 ======
Ну и снега намело в этом году! По колено нетопырихе, это уж точно! А вот морозы слабые, мягкие, только для того, чтобы снег не таял. После такой зимы будет бурная, дружная весна. Поля, сады и лес напоит талая вода, реки наполнятся до краёв. Урожай в этом году будет невероятно богатый. Год Коровы, не иначе, словно по заказу.
Жаль, что это давно безразлично... Все последние десять лет у неё сплошной год Крысы. И другого уже не приходится ждать. Да и недолго уже осталось: этот, пожалуй, последний. Весны точно не увидеть.
...Зимой так рано темнеет: чуть перевалило за полдень – и уже сумеречно, особенно в лесу, особенно, когда едешь без дороги. И дёрнул же Саший свернуть в чащу, почуяв близкое жильё! Дар, что ли подвёл? Ведь знала, что такое вполне может случиться в заснеженном лесу – и ведь нет же,
Опомнившись, она вздохнула.
Ей давно всё равно, где и когда умирать. Её жизнь давно уже закончилась. Просто в такие моменты забываешь обо всём, окунаясь в текущие проблемы и дела. А так...
Внезапно деревья расступились, и путница оказалась... Нет, не на опушке. На краю вески!
Всё же дар её не подвёл.
Оглядевшись, она заметила что-то непонятное, явно рукотворное, скорее всего, остатки дома. Да, это явно когда-то был дом. Весчане не оставили от него ничего, кроме каменного фундамента: наверняка, образующие стены брёвна растащили, где-то на дрова, а что-то, возможно, годилось и на ремонт собственных домов или забора.
Объехав остатки фундамента, она остановилась посреди широкого... двора? А если взойти вон туда, тогда...
Путница спешилась. Ноги, обутые в высокие кожаные сапоги на меху по колено ушли в снег. Повинуясь странному наитию, вызванному скорее воспоминаниями, чем даром, она, пройдя по снегу, влезла на фундамент и посмотрела перед собой на юг.
...Чернокосая девочка вышла на порог с кружкой ячменя.
– Цыпа-цыпа-цыпа, – позвала она, и стайка разномастных кур во главе с петухом, мгновенно бросив свои занятия, вроде подкапывания заборных столбов и купания в пыли, бросилась к её ногам, чтобы ни в коем случае не пропустить обед...
Где, когда она могла это видеть?..
А вон там... Там раньше был сарай, в котором хранились лопаты, грабли, бороны, сохи... Почему раньше: вон он! Весь насквозь пророс кустарником, но держится. Наверное, и старое дедово копьецо до сих пор там – кому оно нужно? Вот только заходить туда не стоит. Крыша вполне может рухнуть...
Эх, да когда ж ты привыкнешь, путница: нет тебе разницы, где умирать.
А там, позади, среди вымахавших за двадцать пять лет деревьев, теряются остова давно истлевших коровников. Если присмотреться, и столбы от забора остались, а вон там... Надо же, собачья конура уцелела!
Спрыгнув с возвышения в мягкий снег, путница подошла к нетопырихе, потрепала её по мордочке.
– Устала, моя девочка? Сейчас в веске будем. И поедим, и выспимся, – пообещала она. Голос у женщины был тихий, глухой, слегка с хрипотцой. Но приятный и своеобразный.
Проснувшись, зашевелился и вылез из-за пазухи крыс, потянулся мордочкой к её лицу. Этот крыс – не тот. Он не умеет говорить. Он не человек в теле крысы, а просто крыса. Не “свеча”...
Но уже почти четыре года – её единственный друг, и никто в целом свете не понимает её лучше, чем он.
– Тоже есть хочешь? – спросила женщина, – Потерпи, все хотят.
Ухватив за узду свою скакунью, путница потянула её вперёд, за собой. Если она права, и ей приходилось здесь бывать, если это – сгоревший хутор, то там, за бывшим забором, от которого остался вот этот обугленный столб, начинается дорога через небольшую рощу, которая выведет её в веску. А там за определённую плату можно и отдохнуть, и поужинать, и остаться до утра. Так, собственно, она и собирается сделать.
Умирать она не боится.