Свет обратной стороны звезд
Шрифт:
— По нынешним временам партизанствовать обходится себе дороже. Пригонят настоящих абордажных десантников и привет. Они когда тернави курнут, быстрее крыс бегают и силы делаются неимоверной. Только мелькнет, и ты уже с выпущенными кишками лежишь. Стреляют влет без промаха и бьются пока живы.
— О как… — призадумался Виктор. — А тернав это что?
— Тернава — травка такая, пакостная, хуже ганджубаса. Ее еще дрянком называют, — Федор, присел на крыльцо, закурил, сосредоточенно вдыхая дым и выпуская его вверх. — А по моему разумению, на то и было рассчитано. Мужики узнают, придут биться.
Начнется стрельба. Вам для этого и ружья продали, чтобы кого-нибудь из космонавтов подстрелили. А после этого с чистой совестью можно прислать две роты обкуренной десантуры и зачистить поселок под ноль. А тем нашим, кто выживет, веры не будет никакой. К ним типа с добром, а они жечь и убивать.
— Так и что делать то? — приуныл брат.
— Скажи, Вить, хватит пороху у мужиков недельку другую в округе подежурить?
— А зачем? Чай лутче не станеть…
— Есть у меня одна задумка. Помнишь про великую княжну?
— А как же. А не брехня?
— Нет. Может она подсобит.
— Можа и пособит, коли не забыла.
— Да не должна, — в раздумье сказал Федор. — Есть у нее мысль относительно меня. Но это все равно, что просить помощи против черта у дьявола.
— Не опасно?
— Не опаснее чем сейчас, — отрезал Федор. — Выбора нет.
— Как знаешь. Тебе решать, как со своими бабами разбираться. — Виктор помолчал, потом спросил. — А мужики-то зачем? Коли не выйдет, что будет? Звали тебя Синоптиком, а прозовут Пустобрехом.
— Не выйдет, так недолго будут обзываться. Не беда… Главное то, что, если мы начнем жаловаться, нам бошки снимать придут. А в нашем гарнизоне бойцов всего четверо: два калеки, пацан, да ты, лапотник.
— Ох, *бит твою мать, Федька. Голова. Обо всем подумал.
— Короче, как хочешь… Деньги обещай, самогонку, жратву, но главного не говори, чтобы не пошли они на факторию с дубьем и ружьями.
— Троих человек хватит? — спросил Виктор. — Генку Строева, Пашу Колядкина, толстого Мишку — Колбасыра.
— Ишь ты… Маленькие — орлами были. А сейчас как?
— Нормально. Справные мужики. Не богатеи, но и не бедуют.
— Витька, а может ну эту затею к лешему? — спросил Федор. — Подстрелят кого из детей…
Виктор помолчал, поглядел с крыльца вниз, по сторонам.
— Нет, братан. Даже если мы откажемся, оне то все равно свою задумку выполнять. Можа раньше, можа позжей, — тяжело сказал он. — А вот тебя точно отседова не выпустят живым. Нахрена им головная боль.
— Ладно, — вздохнул Федор, признавая справедливость его слов. пора.
— Я с утречка с ними договорюсь, — сказал Виктор. — Ты не ходи, а то заломять втридорога.
Конечников вошел в маленькую, закопченную горницу старого дома. По глазам резанул огонек свечи.
— Кто там? — спросил дед. И сам же ответил. — А, это ты, Федечка.
— Я, деда. Ты не спишь еще?
— Нет, внучек. Уснешь тут.
— А что так?
— Я вот думаю, что не оттого эланцы назинанку выворачивались, что хотели поймать одну девку, пусть даже наследницу императора. Там еще что-то было.
— Умный ты дед, — помолчав, сказал Федор. — В корень смотришь. За эту штучку из лаборатории космокрепости эланцы целую эскадру положили. Они до последнего боролись, за ее обладание этой машинкой. Они даже готовы меня были отпустить, лишь бы я отдал.
— А что это было? — поинтересовался дед.
— Скажу лишь, что оружие. А больше не спрашивай. Это секрет из раздела сильно портящих жизнь.
— У наших оно осталось? — с надеждой спросил старик.
— Да.
— Ну, слава Богу. Ложись спать Федечка. Завтра вставать рано.
— А ты?
— Я еще посижу.
— Ладно. О чем слышал, не пиши, тайна это, — предупредил Федор, понимая, что дед его все равно не послушает.
Ночью Федору приснилась Лара. К утру он уже не помнил всего, но ощущение ого, что все будет хорошо осталось.
Конечников проснулся бодрым и здоровым, точно не пил вчера. Нынешняя жена Виктора точно была знатной самогонщицей. Ее умению делать горячительное, позавидовал бы даже Васька Стрельников.
Стояло хмурое утро. С неба опять падала какая-то гнусная морось… Туман закрывал верхушки деревьев. Федор почистил зубы, умылся и ежась от холода обтерся холодной водой.
Не зажигая огня, в зыбком свете, льющемся из окошек в горнице, мужчины наскоро позавтракали. Зевающая Тома, молча подала на стол и отправилась в спальню, досматривать сны.
Виктор с сыном пошли запрягать сохатого, а Федор, пользуясь минуткой, забежал в старый дом. Быстро натянул термокостюм, нацепил погоны, вставил в салазки держателей орденские планки, подпоясался портупеей с кобурой и накинул сверху пахучий полушубок местного дубления. Дед собирался, складывая котомку провиант на дорогу. Он был так сосредоточен на процессе, что даже и не заглядывал в открытую дверь комнаты старшего внука.
— Деда, — спросил Федор, когда собрался. — А где твои старые железки?
— Надо то чего, Федечка? — поинтересовался старик.
— У нас накопитель был.
— Какой такой накопитель? — не понял дед.
— Та железяка, которой лежала в ящике с барахлом. Мы им дверь раньше припирали, чтобы не закрывалась, когда печка дымила.
— А эта то… — сказал дед. — Пойдем, внучок, покажу. Тут лежит.
Дед Арсений вывел Федора в сени и указал на старый ящик, который спрятался за кадушками с квашенной капустой, пустыми, трухлявыми ульями и прелой мешковиной.