Свет в ладонях
Шрифт:
Именно на этих тоскливых размышлениях – каковы были, впрочем, абсолютно все размышления, обуревавшие Джонатана в последние дни, – Джонатан был прерван возгласами, раздавшимися снаружи. Ставни закрывали обзор, но не заглушали звук, и, когда через мгновение возглас раздался вновь, причём ему вторили два или три других, хмурящийся Монлегюр поднял голову и переглянулся с капитаном конвоя. Капитан дёрнул за шнурок наружного звонка, веля кучеру остановиться.
Карета, впрочем, и так уже замедляла ход, так что, скорее всего, встала бы и без приказа.
– Никому не двигаться, – велел капитан охраны, вынимая из-за пояса пистолет. Солдаты повторили это движение, один из них упёр дуло Джонатану в живот, другой направил оружие на принцессу. Капитан нетерпеливо
– Что там? – рявкнул капитан, выглядывая через проём – да так и разинул рот.
Возгласы раздались снова – вернее, теперь это были уже крики, исполненные изумления. Джонатан скосил глаза на солдата, тычущего пистолетным дулом ему в живот, потом быстро посмотрел на Женевьев. Та, не пытаясь вырваться из хватки Монлегюра, сжимавшего ей предплечье, ответила Джонатану столь же молчаливым взглядом и слабо кивнула. Она поняла так же, как он: это единственный их шанс, и так как им обоим всё равно нечего терять, кроме жизни, и так как оба они крайне мало ценили такую жизнь…
Джонатан впечатал локоть в горло солдата, сидящего справа, целясь в кадык. Тот захрипел и выронил пистолет, который Джонатан тут же перехватил и со всей силы врезал в живот второго солдата, державшего на мушке принцессу. Затем наподдал ногой, помогая парню вывалиться из открытой кареты. Женевьев гневно вскрикнула, и Джонатан, поняв, что она борется с опомнившимся Монлегюром, развернулся, вскидывая пистолет, который сжимал закованными в наручники руками.
– А, вот как? Ну, стреляй, – сказал Монлегюр, глядя в его побледневшее лицо, и вдруг улыбнулся страшной, всепрощающей улыбкой, ясно говорившей: «Раз уж погубил дочь, то и отца погубить – невелико преступление». Джонатан дрогнул на одно только мгновение, но этого мгновения хватило Монлегюру, чтобы отшвырнуть принцессу в угол кареты и, кинувшись грудью на дуло, вырвать оружие у Джонатана из рук.
– Ле-Нефаль! – с перекошенным от бешенства лицом заорал он, дозываясь капитана конвоя…
И тут что-то случилось. На сей раз не угроза, не поразительное зрелище и даже не завал на дороге – что-то гораздо более удивительное и никем не ожидаемое. Карету тряхнуло, но не так, словно она наехала на яму (да и как она могла это сделать, не двигаясь?). Нет, скорее, казалось, словно кто-то или что-то подцепило её сверху и тянет… тянет, раскачивая и отрывая от земли. Карета содрогнулась, истошно скрипя, жалобно завизжали, беспомощно вертясь в воздухе, колёса, когда два из них оторвали от дороги. Всё в карете полетело вверх тормашками: сиденья, подушки, Джонатан, начавший очухиваться от удара солдат, принцесса, Монлегюр… Все – за исключением подушек и сидений – пытались за что-нибудь уцепиться, порождая ещё больший хаос. Женевьев соскользнула почти к дну кареты (Джонатан с ужасом понял, что дно её теперь – там, где болтается, косо свисая вниз, откинутая дверца) и вскрикнула, хватаясь за съезжающую скамью. Джонатан кинулся к ней и впился в её платье скованными руками, изо всех сил потащил на себя…
И в этот миг карета полностью оторвалась от земли. Снаружи тем временем вовсю звучали крики, лошадиное ржание и пальба. Однако что бы ни тащило вверх карету, выстрелы не наносили ему никакого вреда. Карета опять качнулась, заваливаясь ещё сильнее; солдата, судорожно хватавшегося за откидной столик, швырнуло вперёд, и он с диким воплем полетел вниз, к земле. Этим же толчком Женевьев сбросило ещё ниже, теперь она наполовину свесилась из распахнутой двери, и Джонатан слышал, как хлопает её юбка на ветру.
– Держитесь за что-нибудь! – что было мочи заорал он, перекрывая гул, который теперь, когда крики и выстрелы отдалились, стал громким и отчётливым, всё нарастая. Женевьев вцепилась в его плечо, другой рукой ухватилась за скамью, застрявшую поперёк кареты, и с усилием забралась обратно.
– Что это за чёртова хренотень? – просипел Монлегюр, впившись в решётку на другой, запертой дверце кареты и расширившимися глазами глядя на своих
Джонатан прикинул, что положение, в котором они сейчас находились друг относительно друга, весьма способствовало тому, чтобы заехать главе Малого Совета по яйцам, заставив его тем самым разжать руки и отправиться в свободный полёт. Но он не сделал этого, а обстоятельства – тут, мы надеемся, читатель с нами не станет спорить – были не таковы, чтобы размышлять о побудительных причинах собственного поведения.
Карету больше не трясло, теперь она легко и свободно летела вперёд, весело постукивая распахнутой дверцей. Джонатан осторожно вытянул шею и, выглянув вперёд, отшатнулся: земля отдалилась настолько, что дорога превратилась в извилистую ленту не шире перевязи Альфредийского Ордена, а строения деревушки, видневшейся впереди, напоминали домики гномов. Гудение сверху продолжалось, и Джонатан, оправившись от первого шока, сообразил, что их подцепил и тащит какой-то диковинный механизм, без сомнения, люксиевый. Потому что только люксий способен создать такую силу, что вертит набитыми людьми каретами, точно стеклянными шариками… Вот только кому и зачем могло понадобиться столь экстравагантное похищение? Разве только…
«Да, это вполне в её духе», – подумал Джонатан, и его накрыла волна такого ликования и восторга, что он чуть не выпустил ножку скамейки, за которую теперь цеплялся, и не обрёл возможность изъявлять своё ликование пролетающим мимо сорокам.
– Снимите наручники, – потребовал он у Монлегюра, висевшего на решётке и опасливо поглядывающего вниз. Тот скривился, чуть только не сплюнув.
– С какой это стати?
– С такой, что это Эстер! Дайте, говорю, ключ! Монлегюр ошалело посмотрел на него, потом, с видимым трудом оторвав руку от решётки, неловко запустил её в карман. Пара секунд – и Джонатан с несказанным наслаждением выбросил свои оковы вниз, надеясь, что они не шандарахнут какому-то бедняге по голове.
– Что вы делаете? – спросила Женевьев, глядя, как он, переставляя ноги с одной шаткой опоры на другую, пробирается к двери.
– Хочу убедиться. Не двигайтесь с места, – возбуждённо ответил Джонатан и, ухватившись двумя руками за край той стороны кареты, которая ещё недавно считалась её крышей, выглянул наружу.
Ветер подхватил его волосы и зашвырнул в глаза, но потом сдул их обратно, и Джонатан увидел птицу. Её гигантские стальные когти сжимали карету с двух сторон, огромные крылья не двигались, распластанные по ветру. Птица не была люксиевой, это Джонатан понял сразу – в ней не было жизни, даже того её подобия, которое давал люксий. Это была просто машина, подчинявшаяся не магии, а умелым рукам того, кто ею управлял.
– Эстер! – завопил Джонатан что было мочи, хотя и знал, что она вряд ли его услышит. Было глупо так рисковать из-за одного только нетерпения – наверняка они вскоре приземлятся, только отлетят подальше от того места, где остался конвой. Но Джонатан должен был убедиться, он не мог ждать. Только Эстер могла поднять в небо это чудовище, и если Клайв…
Он откинул мысли, приковывавшие его к месту не хуже только что сброшенных оков, и, подтянувшись на руках, выбрался на крышу кареты. Уцепился за одну из гигантских лап, задрал голову, отыскивая входное отверстие. Лапы были слажены из крупных металлических листов, закреплённых толстыми болтами, которые можно было использовать для опоры, даром что они неприятно скользили. Но Джонатану было уже всё равно – в конце концов, это немногим сложнее, чем взобраться на сосну, карабкаясь главным образом по коре, что он часто делал мальчишкой. Ветер выл и ревел, рвал на нём волосы и одежду, норовил сбросить вниз, но Джонатан был упрямей ветра, и в конце концов, задыхаясь от напряжения, забрался диковинной птице на шею. «Голова» машины напоминала птичью лишь круглой формой и немного вытянутой вперёд передней частью, наподобие клюва. А там, где полагалось быть глазам, виднелось широкое полукруглое стекло.