Светлая полоска Тьмы

Миллер Елена

Ведьма не имеет права на любовь. Все, кто был одержимы этим "недугом", сгинули, опозорив и себя, и свой род. Я не совершала такой ошибки, не была влюблена в Сергея, просто родила от него дочь. Есения появилась на свет в августе 25-го. Мой бывший любовник ничего не знал. Мы выбираем отцов для наследниц своей Силы, но не остаемся с ними, не сообщаем о ребенке. Этого требует политика Покрова: все сверхъестественные расы обязаны скрывать свое существование от людей.

К моменту рождения Сени, Насте исполнилось пять. Отсылать ее в интернат я не стала, решила растить девочек вместе и самой заниматься их воспитанием. Не желала я им того детства, что выпало мне: вдали от матери, никому, по сути, не нужная, пусть и в окружении сверстниц. Кто жил в интернатах, даже самых привилегированных, меня поймет. Мы всегда завидовали тем, кто рос дома, с семьей.

Время шло, сестра и дочь подрастали. Я уделяла им время, сколько могла, но мое воспитание было куда мягче строгих порядков Академии. Я не уследила — Настя лишилась невинности в четырнадцать, тем самым потеряв шанс на магию.

Наша инициация напрямую связана с первым сексуальным опытом, как с некой переменой, переходом от ребенка к взрослому. Как у любого магического ритуала, у нее есть свои ограничения и условия. Их всего два, но они безоговорочны. Первое — возраст: к моменту пробуждения Силы, тело и личность видящей должны быть полностью сформироваться, другими словами, готовы к контролю над магией. Это происходит не раньше шестнадцати. В Академии перестраховываются, позволяя пройти ритуал после восемнадцатилетия. Второе — никакого насилия, иначе Сила, вырвавшаяся на волю, убьет насильника и запечатает дар. Жертвы подобного сходили с ума, но бывали и исключения. Чтобы снять печать нужно было пройти через смерть, опять же добровольно. Это крайне опасно, а результат непредсказуем, потому смертельная инициация запрещена. Разрешение дает только Совет Древа. Каждый такой случай рассматривается индивидуально, но всем, кто младше восьмого поколения, отказывают.

У Насти все прошло по обоюдному согласию. Юная девушка просто влюбилась, всецело отдавшись первому чувству, только вот случилось это прискорбно рано. Когда эйфория первой любви схлынула, моя сестра стала изводить себя слезами и самобичеванием, даже вены пыталась резать. Я пообещала ей добиться разрешения Совета на вторую попытку, просила только дождаться совершеннолетия. Она согласилась, стала считать месяцы и дни. Я же начала искать возможность выполнить обещанное. Первым делом я поделилась этой проблемой с матерью, когда она в очередной раз появилась на пороге нашей квартиры. Неженская пришла в ярость, обвинив меня в попустительстве и самонадеянности. Она говорила, что Академию для того и открыли, чтобы не допустить срыва нормальной инициации, что смертельный ритуал — не выход, а билет в один конец. Десятое поколение слишком слабо — даже если Сила вернется, ее будет недостаточно для воскрешения из мертвых. Она запретила сестре даже думать об этом, посоветовала жить дальше, простой человеческой жизнью: выйти замуж, нарожать детишек, и укатила "спасать мир", оставив Настю в жесточайшей депрессии.

Тогда-то я и приняла решение, изменившее мою судьбу навсегда. Я обратилась к главе своей Ветви. Мирослава выслушала и сказала, что Совет разрешения не даст, но любой запрет можно обойти, если до него не доводить, то есть провести ритуал тайно. Если выгорит, то слава Свету, а если нет, то списать на самоубийство из-за несостоявшейся инициации, что иногда случалось. Ее неофициальное разрешение и решило дело: в день своего совершеннолетия Настя приняла яд и умерла, не воскреснув.

Почувствовав ментально смерть дочери, Неженская примчалась в Питер и устроила грандиозный скандал. Она пообещала сдать меня Совету, хоть и знала, что за такое приговаривали к ритуалу передачи Силы, казнили, проще говоря. Я корила себя за гибель сестры и готова была понести заслуженное наказание. Не успело еще пламя крематория поглотить тело Анастасии, как она ринулась претворять свою угрозу в жизнь. Неженская поехала в Москву и донесла на меня Мирославе. Обратиться напрямую к Моргане, через голову старейшины рода, она не посмела. Мирослава пообещала провести расследование, во всем разобраться и наказать виновную по всей строгости закона. Меня вызвали "на ковер" к Царице и предложили сделку: либо я присоединяюсь к ее заговору против политики Морганы, и она замнет дело, либо меня прикончат прямо здесь и сейчас, чтобы не допустить разбирательства в Совете. Если бы вскрылся факт ее одобрения смертельной инициации, то отстранение от должности она бы не отделалась.

Смерть или рабство, что выбрать? К первому я была готова. Знала, что домой не вернусь, а отправлюсь прямиком в Лондон на дальнейшее разбирательство и казнь. Рабство? Можно до бесконечности кричать, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях, но когда у тебя на руках несовершеннолетняя дочь, которая останется никому ненужной сиротой, то выбора нет. Так я и заключила свой контракт с "дьяволом", поклялась Мирославе Светом, что стану ее рабой и пособницей.

Дело о незаконной инициации Анастасии замяли, официально объявив ее смерть несчастным случаем. Советница убедила мою твердолобую идеалистку мать молчать. Не знаю, как ей это удалось, но Неженская доносить на меня Моргане не стала, зато порвала все наши родственные связи.

— Ты более мне не дочь. Забудь, что мы вообще родственницы. И будь добра, не попадайся мне больше на глаза, видеть тебя не желаю, — заявила она, выйдя из кабинета Мирославы. Дверью она не хлопнула, но ярость в ней так и клокотала.

Моя мать вообще не стремилась контролировать свои эмоции, по крайней мере в семье. Зато "жертвы" ее спасительных миссий считали ее эталоном материнской любви и заботы. Для меня же с сестрой она была женщиной, вытолкнувшей нас из чрева в этот жестокий мир и не пожелавшей ни воспитать, ни поддержать, ни защитить. Тем не менее было больно, очень.

Мирослава первую пару лет держала меня подле себя, присматривалась. С дочерью я стала видеться редко, оставив ее на попечении гувернантки и домработницы, которым всецело доверяла. Наталья Синицкая, гувернантка, тоже была из Древа, тринадцатое колено рода Исиды. Она стала бы целительницей, но оказалась слишком слабой для магии. Мы сошлись еще в Академии, подружки не разлей вода. После ее фиаско с Силой, я предложила ей пожить у себя. Она охотно согласилась, не хотела с позором возвращаться в Нижний Новгород, к матери и старшим сестрам. Когда родилась Настя, она стала ее нянькой, а потом и гувернанткой, считая, что должна хоть как-то оправдать свое присутствие в моей семье. В последствии она взялась присматривать и за Сеней.

Полину Ермолову, домработницу, я подобрала голодной сиротой-оборванкой зимой двадцатого. Она побиралась на улицах и торговала собой, чтобы выжить. Девочка-подросток благородных кровей, угодившая в жернова революции, буквально замерзала на улице. Я сжалилась, позвала ее с собой, накормила и обогрела. Выслушав ее историю, я предложила ей остаться. В благодарность за кров и спасение Полина взяла на себя обязанности по дому. Она знала, что я ведьма, но ее это не тревожило. От людей она видела куда больше зла.

Спустя два года после разрыва с матерью, я ментально ощутила рождение еще одной сестры. Неженская со мной этой новостью не поделилась. Лишь в январе 41-го года в ежегодном бюллетене, выпускаемом Древом, я прочла: "Аделаида Сергеевна Лаврова (9.01.1940 г.). Десятое колено рода Пресветлой Виллы, Ветвь березы. Праправнучка советницы Мирославы. Третья дочь Ирины Неженской. Совет поздравляет мать и главу рода с рождением будущего мага Влияния." В бюллетене за 38-й год упоминалось о смерти Насти: "Анастасия Анатольевна Садова (17.04.1920 — 17.04.1938 гг.). Десятое колено рода Пресветлой Виллы, Ветвь березы. Праправнучка советницы Мирославы. Вторая дочь Ирины Неженской. Погибла в результате несчастного случая. Совет скорбит и передает свои соболезнования матери и сестре почившей. Да пребудет ее дух в Свете." Я сберегла оба этих бюллетеня, поскольку только эта пара строк и осталась от моей связи с матерью и сестрами.

В марте 41-го Мирослава услала меня в Лондон, поручив шпионить за шпионами Морганы. Там я узнала о вторжении Германии в Советский Союз, а потом и о блокаде Ленинграда. Я рвалась домой, стремясь вывести дочь, Наталью и Полину из осажденного города, но советница не пустила, пообещав лично уладить их переезд в Москву. Свое обещание она не сдержала. 8-го февраля 1942-го года я ощутила смерть Есении. Она умерла в шестнадцать, так и не став видящей. Пройди она инициацию — выжила бы. Увы, наученная горьким опытом Насти, она берегла себя до совершеннолетия.