Светлая полоска Тьмы
Шрифт:
На завтрак был подан превосходный омлет. Апельсиновый сок был свежевыжат. Круассанов мягче я не ела в жизни. Кофе крепкий, сваренный в джезве, такой, как мне всегда нравился, не люблю продукт жизнедеятельности кофе-машин. За такой завтрак я расцеловала бы повара. Вот только Кристоф постоянно маячил за спиной, подливая то кофе, то сок, чем изрядно меня нервировал. Я растягивала трапезу сколько могла, но в конечном итоге пришлось встать из-за стола и проследовать за ним в кабинет Тарквинова.
Мы вернулись в левое крыло, прошли мимо моей комнаты, спальни хозяина и остановились у следующей двери. Дворецкий открыл ее без стука. Я переступила порог с опаской, которую стремилась скрыть всеми силами.
— Доброе утро, Алиса. Как спалось? — Тарквинов встал из-за рабочего стола мне навстречу, как любезно.
Дверь тихо щелкнула за спиной, отрезая путь к бегству. Я подняла на него глаза. Сходство с Зигом было поразительным. Вчера ночью я могла ошибиться, плохо рассмотреть его в темноте, но сейчас, при свете дня, передо мной стоял Зигмунд, и никто другой. На какую-то долю секунды мне захотелось поверить, что тот звонок был только розыгрышем, но самообман ни к чему хорошему никогда не приводил.
— Отлично, — соврала я, проглотив подступивший к горлу ком. Лишь бы колени не задрожали.
— Ты выглядишь уставшей, — его печальная улыбка могла растопить сердце любой женщины — вот и первое отличие, Зигмунд так не улыбался. Кривая ухмылочка — да, широкий голливудский оскал — пожалуйста, но не так, обворожительно-печально и участливо-нежно.
— Я только из больницы, да и побег — по-своему стресс, — я опустила глаза, ибо было невыносимо лгать ему, когда он так на меня смотрел.
— Понимаю. Присаживайся, — он указал на одно из кресел у камина.
Я опустилась на самый краешек, рассматривая кабинет. Он был размером с мою спальню. Опять же окно во всю стену с видом на лужайку. Темно-зеленые портьеры были наполовину задернуты. Продолговатый урбанистический стол с офисными креслами. Во главе, у окна, место хозяина. Там же "Мак" последней модели в 27 дюймов. Сетевой лазерный принтер, сканер и ксерокс в одном "флаконе" помигивал лампочками индикаторов, видимо, только что завершив печать. Всю левую стену занимали полки, половина из которых была застеклена. На них, как на витрине в музее, стояли различные предметы. Мне некогда было их рассматривать, но по тому что я успела заметить, назначение некоторых из них могло поставить в тупик кого угодно. На открытых полках, тех, что ближе к окну, выстроились ряды офисных папок и книги, лотки с документами, чистая бумага для принтера и прочая канцелярская дребедень, которую можно встретить в любом офисе. Только сейф отсутствовал либо был спрятан.
Правая часть кабинета разительно отличалась от левой, будто комнату разделяла невидимая черта между прошлым и настоящим. Каменная кладка, имитирующей грубо-отесанный камень. Сводчатый потолок перетекал в подвесной. Полукруглый зев камина дарил тепло живого пламени. На полу лежала серая волчья шкура. По разные стороны от нее стояли два старинных кресла с резными деревянными подлокотниками и темно-зеленой обивкой, на краю одного из которых я сидела. На стене, между камином и окном, тускло поблескивала экспозиция средневекового оружия: сабли, мечи, моргенштерны, булава и тому подобные железяки. По другую сторону камина висело большое полотно, занимавшее всю правую часть стены. Оно было без какой-либо рамы и казалось продолжением комнаты.
В центре картины было изображено кресло, двойником того, в котором я сидела, только его занимал мужчина. У него были светлые волосы до плеч, аристократический профиль. Его черный камзол был прост, без каких либо изысков, на ногах высокие сапоги-ботфорты. В руке он держал серебряный кубок. Его поза была расслаблена, глаза полу-прикрыты, будто он дремал. Огромный серый волк лежал у его ног, поблескивая желтыми глазами. Казалось, что он следил за мной, впечатление было, прямо скажем, жутковатым.
Над камином висела еще одна небольшая картина, написанная в примитивной манере: то ли закат, то ли восход на лесной поляне. Мне посетило дежавю, показалось, что я уже где-то видела оба этих полотна. В памяти мелькнул лабиринт "живых" картин, и пропал.
— Это пан Станислав Тарквиновский, польский магнат времен Речи Посполитой, — хозяин кабинета указал на портрет. Он занял кресло напротив, вытянул ноги к огню. Его поза неуловимо напоминала ту, в которой сидел нарисованный пан, только кубка с вином не хватало.
— Твой предок? — вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать. Надо же было так проколоться. Тарквинов и Тарквиновский — считай, одна фамилия, только на разный манер. Хотя этот магнат мог приходиться предком обоим, ему и Зигу, раз они так похожи.
— Не совсем, — Тарквинов улыбнулся, пристально глядя на меня.
В камине весело потрескивал огонь. Тепло разливалось по ногам. Хотелось расслабиться, но присутствие мужчины в кресле напротив не позволяло.
— А кто художник? — спросила я его, чтобы хоть как-то скрыть свой прокол.
— Я.
— Да ты мастер! — мое восхищение было абсолютно искренним.
— Это всего лишь хобби. Настоящий художницей была моя мать.
— Тогда ты унаследовал ее талант в полной мере. Пан прямо как живой, вот только волк, на мой взгляд, крупноват.
Уши нарисованного хищника дрогнули, будто он меня услышал. Я присмотрелась — нет, показалось. Что-то много мне всякого мерещится в последнее время: движущиеся узоры на потолке, шевелящийся волк на картине.
— Войцех такой и есть.
— Кто?
— Волк.
— Понятно. А это что за пейзаж? — я перевела взгляд на картину над камином, чтобы не говорить больше о портрете пана с волком. Чем-то он меня нервировал.
— Моя первая удачная работа, называется "Закат в лесу". Она дорога мне как память.
— А чем еще ты увлекаешься?
— Тебя, правда, это интересует? — он вскинул бровь, совсем как Зиг.
— Не особенно. Кстати, вчера ты обещал мне экскурсию по дому и саду.
— Тогда пойдем, покажу тебе здесь все, — он встал, протянув мне руку.