Светлое будущее
Шрифт:
— Потерпи немножко, — сказала Ленка, — выберут папу в членкоры, и получим закрытый распределитель. Ох и нажремся же мы тогда черной икры!
Теща сказала, что нечего зубы скалить по поводу временных продовольственно-погодных затруднений. Вот на будущий год будет хороший урожай, и...
— И закрытые распределители заведут для докторов и профессоров, — сказала Ленка. — Только рангом пониже. А через год, когда урожай будет еще лучше, эти распределители заведут для кандидатов и доцентов. И рангом, конечно, еще пониже. А там глядишь и для всех карточную систему введут, чтобы не обжирались от избытка.
— Ну и язва же ты, — сказала Теща. — Вот схожу в твою комсомольскую организацию и расскажу.
— Не посмеешь. Тогда твою внучку из школы выгонят. Тебе же хуже будет.
И вместе с тем отнести мою Тещу полностью к ретроградам, а Ленку — к прогрессистам и критиканам никак нельзя.
— Что за люди пошли! Бегут, торопятся, толкаются! Никто дорогу не уступит. Обгоняют...
— А как же, бабуля, иначе быть, — говорит Ленка. — Если поступать в соответствии с твоими желаниями, людской поток должен будет двигаться со скоростью самого медленно идущего человека. А так нельзя. Жизнь застопорится.
Я замечал неоднократно, что по целому ряду вопросов современная молодежь выступает в большей мере апологетом коммунизма, чем мракобесы старики. У стариков сохранился еще некоторый идеализм. Молодежь исходит из фактов и из их естественности. Даже нас, например, еще волнуют проблемы карьеризма. Для молодежи такой проблемы нет. Для нее имеются лишь проблемы личного устройства в жизни. А в этом случае они не входят в мировоззрение и не терзают душу. Вот почему, я так думаю, все идеи и усилия таких людей, как Солженицын и Антон, обречены па гибель и забвение. Естественная смена поколений приведет к тому, что человечество будет воспринимать коммунистический быт почти как данную от природы среду существования. Страдания и мысли Солженицына, Сахарова, Шафаревича и им подобных суть лишь отражение некоторых идеалов прошлого и еще сохранившегося Запада в нашем чужеродном им обществе. С этой точки зрения правы те, кто оценивает деятельность наших оппозиционеров как проявление (в конечном счете) классовой борьбы. Конечно, тут не следует вульгаризировать и рассматривать, например, Солженицына как наймита мирового империализма. Но, по сути дела, от этого никуда не уйдешь. Это тоже реальный факт.
Я думал так на поверхности своей души, а в ее подвалах копошились ехидные мыслишки: а ты, брат, лжешь, оправдание ищешь, формулу подлости ищешь... Ищу! Ну что? Разве я не вправе делать это? Конечно вправе. И ищи себе. Только не юли. Признайся честно себе во всем и становись Васькиным, Корытовым, Ивановым, Тваржинским. И не рыпайся!
О БОГЕ
— Дядя Антон, — говорит Ленка, — а зачем люди выдумали Бога?
— Спроси у отца, — говорит Антон, — он по этой части специалист.
— Папа считает, что люди выдумали Бога для того, чтобы господствующим классам было удобно держать в узде эксплуатируемых. И вы так думаете?
— Нет, не так.
— А как?
— Длинная история. Во-первых, богов выдумывали уже в обществах, которые согласно марксизму были еще бесклассовыми. Во-вторых, богов выдумывали разных. И дело тут не просто в том, что были и есть различные, но однопорядковые (равноправные, скажем так) религии. Христианский Бог — это особый бог среди всех прочих, ибо лишь с ним была создана западная цивилизация как особая социальная организация множества индивидов, обладающих сознанием своего «Я». В этом смысле выдумывая Бога (т. е. выдумывая именно такого Бога), люди выдумывали самих себя как самодовлеющие личности. Это было изобретение, нечто искусственно созданное.
— А что обо всем этом можно почитать? Я имею в виду не эту... нашу дребедень, а что-нибудь приличное?
— Перед революцией в России были великолепные писатели, так или иначе затрагивавшие вопросы религии. Флоренский, Бердяев, Мережковский, братья Трубецкие, Розанов, Шестов... Прочитай внимательнее для начала Достоевского, Легенду о Великом Инквизиторе в «Братьях Карамазовых».
— А вы сами верите?
— Трудный вопрос. Хочу верить, но не могу. Я не принимаю Его в расчет в осуществлении своих действий как реальный факт, но я стремлюсь вести себя так, как будто Он видит все, и я не хочу, чтобы мне было стыдно перед Ним. В критические минуты я молю Его о помощи и надеюсь на Него. В общем, для меня проблема Бога не есть проблема естественнонаучная. Это для меня проблема моей собственной духовности, проблема моего «Я», моей совести, скажем так. Думаю, что и для многих эта проблема такова же. Марксизм отвер-гает религию. Это — его право. Религию можно уничтожить усилиями государства. Но нельзя уничтожить факты духовности, породившие в свое время христианскую религию, не уничтожив представления человека о самом себе как о самодовлеющей
— Значит, какая-то религия нужна?
— Она возможна.
— А разве марксизм — не религия?
— Марксизм вытесняет религию, но не замещает ее. Марксизм не религия. Это антирелигия. Не просто в том смысле, что он враждебен религии как наука. Марксизм не наука. А наука в наше время не враждебна религии, — она не опровергает ее никак. Марксизм есть идеология, но — антирелигия. В том смысле, что порожден явлениями духовности, которые противоположны явлениям, породившим религиозность, и сам культивирует эти явления. Например, с точки зрения религиозного сознания насилие над одним ни в чем не повинным человеком не оправдывается никакими будущими благами для миллионов людей и всего человечества. Марксизм, отвергая абсолютность морали, так или иначе культивирует в людях способность осуществлять такое насилие, прикрываясь разговорами о благе народа. Неизбежно с этим оказывается связанной ложь, которая тоже фактически оправдывается и лицемерно выдается за правду. И так во всем, что касается тончайших продуктов цивилизации в отношении человеческой личности.
— Но не зря же люди боролись против религии?! И хорошие люди! Честные и умные!
— Это другой вопрос. В обществе скромных и сдержанных в сексуальном отношении людей можно выглядеть передовым и прогрессивным, проповедуя свободную любовь. Хорошо проповедовать заботу о благе народа, сидя в богатой гостиной за сытным столом в обществе красивых и хорошо одетых женщин. В обществе, в котором сильно развито религиозно-нравственное сознание, проповедник атеизма выступает как просветитель, борец за благо человечества, враг мракобесия. Это — одно. И иное дело — общество, в котором до основания разрушено религиозно-нравственное сознание и есть духовный голод именно в этом. Голодному нужен хлеб, а не болтовня о том, что, насыщаясь, мы тем самым убиваем себя.
Такой разговор в нашем доме типичен. И часто после этого я остаюсь с Антоном наедине и настаиваю на том, чтобы это прекратилось. Мы договариваемся, что Антон не будет к нам приходить. Но через два-три дня мы нее замечаем, что давненько не приходил Зимин, ребята бегут к телефону и, вырывая друг у друга трубку, вопят, чтобы дядя Антон немедленно приходил. И с Наташей, конечно. Мы соскучились!
БОЙЦЫ ВСПОМИНАЮТ
В связи с прошлым «круглым» юбилеем Победы ребята из редколлегии стенгазеты, забыв прошлые уроки (впрочем, это — совсем другие люди, так что помнить или забывать им вообще нечего), опять попросили Антона написать им что-нибудь. И Антон, тряхнув стариной, выдал им тут же с ходу стих. Никто не поверил, что это была импровизация. Но я знаю Антона, он никогда не врет. Стихотворение, конечно, не напечатали. Вот оно:
Геройский подвиг совершить — Они болтали без умолку. А я мечтал (чего грешить?) Сорваться ночью в самоволку. Бабенку какую ни есть поймать. И, время не тратя, на месте зажать. Пол-литра сивухи вдвоем раздавить, Цигарку свернуть. Рукавом закусить. Они, когда настал наш час, В тылах осели или в штабе. Отнюдь не в бой, «ура» крича, А шли тайком под юбку к бабе. А мне, чтобы им было весело жить, Велели тот подвиг геройский свершить. Противника выбить. Ударить. И смять. Ни шагу обратно. До смерти стоять. Как быстро годы пронеслись... На славный юбилей Победы, Кто уцелели, собрались Уже не мальчики, а деды. Они все приперлись, конечно, в чинах, В нашивках, медалях, значках, орденах. И вот вспоминают минувшие дни И битвы, где храбро сражались они.