Светлые крылья для темного стража
Шрифт:
— Доставай! Ну!
Выигрывая время, Эдя полез в карман, однако не успел он ничего нашарить, как наркоман вскинул руку с пистолетом на уровень головы и нажал на курок. Щелк! Эдя увидел веселый синий огонек.
— Пук! Ты убит! — сказали Эде.
«Зажигалка!» — понял Хаврон.
Мужчина расхохотался, опустил воротник, и Эдя узнал своего знакомого Грошикова. Когда-то Грошиков работал мойщиком посуды в том же кафе, что и Хаврон, но довольно скоро поливать тарелки душем и играть в раковине в сельскую запруду ему надоело, и он занялся «впариванием». Ходил по
— Давай сюда! — мрачно сказал Эдя, протягивая руку.
Пожав плечами, Грошиков сунул ему пистолет.
— Жаль, у меня не было фотоаппарата! Видел бы ты свою рожу! Перетрусил? Ну признайся! — заявил он.
Эдя в ответ сердито щелкнул на него зажигалкой.
Он вспомнил, что одно время они с Грошиковым были если не друзьями, то хорошими приятелями. Однажды Грошиков впутался в неприятную историю с невозвращенным долгом и, скрываясь, две недели прожил у Эди, надоедая ему и Зозо рассказами о своих бесконечных победах на амурном фронте. Вдобавок он имел привычку по утрам сбрызгивать дезодорантом носки, уверяя, что это делает его неотразимым для женщин.
Про всех женщин судить сложно, но Зозо от Грошикова буквально тошнило. А когда Эдя в свойственной ему откровенной манере поинтересовался у сестры, не влюбилась ли она, Зозо его чуть не убила. «От ненависти до любви — один шаг. Но от тошноты до любви — сто лет на бегемоте», — сказала она.
Когда им в конце концов удалось избавиться от Грошикова, и Эдя, и Зозо были несказанно счастливы. После того случая Грошиков надолго пропал и появился только сейчас.
Эдю удивило, как резко изменился его приятель. Лицо обрюзгло и похудело. Возле рта по краям губ обозначились обвисшие мешочки. А ведь прежде красавчик был конфетный. Эдакий пастушок Вася с ромашкой и дудочкой. Кстати, звали Грошикова именно так — Вася. Только теперь от Васи и дудочки не осталось.
— Чем занимаешься? Все официантишь? — снисходительно поинтересовался он у Эди.
— Ага!
Грошиков невнимательно кивнул. Заметно было, что встретил он Эдю случайно и шутку с зажигалкой выкинул тоже случайно, зато теперь его сверлит некая мысль. От этой мысли он едва ли не облизывался.
— А жизнью как, доволен? — спросил он, быстро взглянув на Эдю.
— Все в шоколаде! — сказал Хаврон, не любивший жаловаться.
Грошикова ответ не удовлетворил.
— Что, все в шоколаде? И зарплата? И карьера? Лучше не бывает?
— Карьера прямо закачаешься. Кабинет в небоскребе, — серьезно подтвердил Хаврон, оглянувшись на бомбоубежище.
— А женщины?
— Вообще блеск! Влюбляются все поголовно, особенно когда узнают, что старый холостяк. Слишком назойливых приходится травить дустом. Три пшика в чай — и ночные телефонные звонки прекращаются, — заверил Эдя.
Грошиков с сомнением моргнул.
— Что, и пузо не мешает? — спросил
— Где ты видел пузо? Просто слишком много пивных углеводов поспешило разом превратиться в мышцы брюшного пресса, — обиделся Хаврон.
Грошиков поморщился.
— Слушай, я серьезно… Шуточки шуточками, но доволен ты жизнью или не доволен?
— Ну не особо. И дальше что? — огрызнулся Эдя, не любивший, когда его прижимают к стене.
— Значит, не доволен?
Получив требуемый ответ, Грошиков просиял, и улыбка на секунду превратила его в прежнего пастушка.
— Это хорошо, что ты все осознаешь! Осознать, что ты в тупике, что дальнейшего роста нет, — это первый важный шаг. Второй шаг — захотеть все изменить. Ну а третий шаг — изменить. Ты ведь хочешь все изменить?
Эдя осторожно пробормотал, что хочет. Грошиков даже подпрыгнул от энтузиазма.
— Слушай, брат! Тогда если хочешь, могу порекомендовать. Есть у меня отличный мужик! — сказал он.
— Зачем мне твой мужик? — не понял Эдя.
Грошиков оглянулся и понизил голос:
— В том-то и дело, брат, что это не просто мужик. Гуру. Он здесь недавно. Раньше он был… ну в общем, где-то там у них. Тибет. Тянь-Шань. Гималаи. Я, признаться, не вдавался.
Эдя посмотрел на Грошикова с сочувствием.
— Он что, так и представляется? Мол, «приятно познакомиться: гуру»? — поинтересовался он.
— Ну не всем, конечно, представляется, а некоторым, самым верным. А так у него и по паспорту имя какое-то есть — что ж ты хочешь, он же в теле! А тело, он сам говорит, вроде мешка. Уж коли влез в него, то и живи по правилам — жри, пей, размножайся и так далее. Типа если уж сидишь в тракторе — так дави всех гусеницами. Ехать-то надо!
— Ничего себе логика!
— Да это я так, своими словами!.. Только тсс-с! Никому ни слова! Я тебе как близкому и верному другу! Он здесь инкогнито! Просил, если и говорить о нем, то только верным людям. Он для того и на землю пришел! — горячо шептал Грошиков.
— Для чего для того? — спросил Эдя.
Вопрос изумил Грошикова до крайности.
— Как для чего? Ну ты, брат, даешь! Сам соображай, зачем! Чтобы нести знание!
— Секта, что ли? — спросил Эдя, имевший простые, но прочные взгляды на мир.
Грошиков всерьез оскорбился:
— Зачем секта? Школа взаимного духовного роста. Понимаешь, взаимного! У всех, кто к нему ходит, сразу переть начинает! Как на дрожжах! Рост, карьера, деньги! Он глаза открывает, понимаешь? Слепые мы были, тыкались как котята, а теперь глаза во всю ширь!
— Как же он глаза открывает? — спросил Эдя недоверчиво.
— Да ты сам скоро поймешь! Такой человек зашкаливающий! С виду невзрачный, дряхленький, но в сердце у тебя как в книге читает! Но и суровый, конечно, чуть что не по нему — берегись. Привел я к нему на прием одну свою приятельницу, а она стала прикалываться. То да се, мол, сын у меня пропал, уж не знаю, что и думать. А мужик на нее посмотрел внимательно и говорит: «Сына у тебя никакого нет да и не будет уже. А вот зайди-ка ты к онкологу!» Она перепугалась и бегом к онкологу.