Светлые крылья для темного стража
Шрифт:
Меф вспомнил, как давно, в день первой встречи с Улитой, когда она впервые явилась к нему, он видел ее дарх и трогал его. Да, дарх у Улиты был, как были в нем и эйдосы, вот только Улита носила его не так явно, как Арей. Вроде дарх есть, а вроде как его и нет. Порой Мефу начинало казаться, что дар у Улиты идет не от дарха, как у стражей, а так, ведьминский, из близости мраку проистекающий.
Эссиорх осторожно постучал.
— Улита! — кашлянув, окликнул он.
— Убирайтесь, уроды! Для тех, кто в танке,
Эссиорх растерянно оглянулся и отошел. Дафна стояла у дверей и терпеливо ждала, пока ураган затихнет. Он была девушка неглупая, с хорошей жизненной школой. Дать горю выйти слезами, а потом успокоить — единственная правильная последовательность. Утешать же во время самих слез да еще таких бурных — все равно что тушить костер бензином.
Внезапно дверь распахнулась. На пороге выросла Улита. Даф отшатнулась. Она смотрела на лицо ведьмы, не узнавая его. Лицо было перекошенное, страшное, чужое. Сизые щеки тряслись как холодец. Глаза кипели слезой. Жирные волосы прилипли ко лбу.
— Эйдос мне принесли? Ути-пути! Добренькие самые? Ненавижу!
— Улита! — осторожно начала Даф.
— Что Улита? Эйдос мне принесли? Добренькие? Вы что, не понимаете, что это больно! Все равно что смотреть на свою отрубленную ногу и понимать, что ее нельзя пришить обратно!
— Послушай, мы только хотели… — Даф попыталась взять Улиту за руку, но ведьма вырвала ее.
— И куда я его теперь дену, когда я вся такая грязная, куда? А хотите, чтобы взяла! Ну ладно! Давайте его сюда! Давайте! — Улита дернула пуговицы.
Коричневая сосулька дарха корчилась на цепи и жадно тянулась к эйдосу. Эссиорх спрятал пузырек за спину.
— В другой раз, — сказал он мягко.
Улита толкнула его в грудь.
— И ты туда же? Убирайся, светлый! Жалеешь меня, да? А мне плевать на твою жалость! Понимаешь, плевать! Слышал ты это, дохлый мотоциклист? Не лезь в мою личную жизнь!
Это был уже перебор. Ложка соли вместо ложки сахара.
— Личная жизнь — это жизнь личности. А ты разве личность? Ты марионетка мрака! — глядя в пол, отчетливо произнес Эссиорх.
Его слова прозвучали отрывисто и четко. Каждое как пощечина. Улита выпрямилась, посмотрела на Эссиорха побелевшими глазами и выскочила за дверь. Лавиной скатились торопливые шаги.
Эссиорх рванулся было следом, но передумал и остановился.
— О небо! Она невыносима! Я только пытался объяснить ей, что никого нельзя заставить стать марионеткой мрака, если он сам того не желает… — воскликнул он.
— Как-то ты это криво сказал! — заметила Дафна. — Все равно что начинать признание в любви со слов: не в красоте счастье.
Эссиорх удрученно кивнул.
— Я виноват. Я ее верну! — крикнул он.
— Погоди, пусть она остынет. Улита тоже много лишнего наговорила. Это только железо куют, пока оно
С другой стороны, без совета тут было не обойтись. «Подставка для мотошлема» понимала в женщинах не больше, чем пианист в перетягивании каната.
В это мгновение где-то в квартире зазвонил телефон. Звонил глухо, точно кашлял. Эссиорх стоял и слушал.
— Почему ты не снимаешь трубку? — спросила Дафна.
— Проблема в том, что у меня нет телефона. Хотя, наверное, не следует зацикливаться на мелочах, — задумчиво произнес Эссиорх.
Телефон продолжал надрываться.
Хранитель открыл дверь кладовки, где старые подрамники соседствовали с запчастями от мотоцикла и, поискав глазами, выдвинул наружу коробку со всяким барахлом. Перевернул коробку, вытряхнул ее содержимое на пол, и прямо к его ногам подкатилась отрезанная телефонная трубка. Звонивший телефон — старый дисковый аппарат цвета свеклы — валялся в стороне.
Эссиорх хмыкнул, взял трубку и сказал: «Алло!» В трубке что-то убедительно зажурчало. Эссиорх едва заметно скривился и прочистил раковину уха пальцем, точно пытаясь вытряхнуть из нее лишние звуки.
— Это тебя! — сказал он Мефу.
Меф взял трубку и узнал Ромасюсика. Голос у шоколадного юноши был не по летам тонкий, а речь лилась необыкновенно свободно. Так свободно, что Мефу казалось, будто она вообще не орошает извилин. Речь сама по себе, мышление само по себе.
— К чему эти фокусы с трубками? — спросил Меф с досадой.
Ромасюсик торопливо извинился, назвав это данью традиции. Можно, мол, говорить и из воздуха, но его, Ромасюсика, смущает мысль, что это слишком назойливо. Меф, однако, почувствовал, что ходячая шоколадка темнит и передергивает. Ромасюсик демонстрировал, что они с Прасковьей держат Мефа на коротком поводке и им известен каждый его шаг.
— Я звоню безо всякого пепаса, с одной лишь назойливой вишью, — прощебетал Ромасюсик. — Видишь ли, у нас возник трабл. Если мы не разрулим его писфулли, начнется териблевый бэтл.
— Говори по-русски! Лень мозги напрягать! — попросил Меф.
— Я не могу по-русски. Вчера мы с Прашей хавали митинг с одним инглишменом из Магфорда. Ну выскочка, натурально. В темной магии, мол, ему тесно, не те масштабы, хочет служить глобальному злу, а для начала не прочь жениться на его будущей повелительнице. Так сказать, в целях дальнейшего улучшения породы генетическая помощь бедным славянским народам…
— Предложение, что ли, заявился делать? — отчего-то напрягся Меф.
— Натурально. Прашу ты знаешь, она у нас девушка замкнутая, малоразговорчивая, так что болтать пришлось в основном мне! Ну да с моей полиглоткой это не проблема! — похвастался Ромасюсик.