Светолия
Шрифт:
На главной площади городской Ольга к небу руки подняла; о дожде, о силе ветра, песнь всей силой возвела.
И звала она владыку ветров; птиц молила, чтоб из теплых стран они тучи дождевые призвали. Так, в пении усердном, день и ночь проходит; от усталости уже не стоит на ногах Ольга, на колени опустилась; небу, месяце, звездам, владыке небесному о дожде молится.
Кто видел ее тогда, молвил: вон святая, дух небесный, из света лунного сотканный, песнь горькую поет, за нас всех молится...
И на девятый день, когда уж многие совсем засыхать без воды стали, поднялась с юга огромная, в пол неба, чернотой клубящаяся, синими молниями озаряемая туча.
Молятся татары своим богам, Ольга же кричит из последних сил:
– Принесите на главную площадь все чаны, да бочки, какие у вас есть!
Крикнула, да и упала - лежит без движенья, бледная, холодная, точно мертвая; князь-отец плачет - слезы глотает, скорее в терем ее нести велит.
А горожане уж чаны, да бочки на площадь несут - только принесли, как туча, словно выжалась над ними; всех напоила, да и все заполненное светлой влагой родниковой заполнила.
Силы та влага чудодейственная вернула; готовы люди за свободу свою до последнего биться; ну а татарам, со стен велят вовсвоясе убираться; все равно - ничего, кроме пепелищ они не получат...
В ярости велит хан татарский привести к себе Святополка и Юрия:
– Ну, изменники, велю вас сейчас зарубить!
Трясутся от страха Святополк и Юрий; сами бледные, от злобы иссушенные, с глазами воспаленными; забыли о чести своей, обо всем забыли, кроме того, как бы шкуру свою спасти. Ползают в ногах у хана, друг друга отталкивают, дабы ноги его облобызать; наперебой бормочут:
– Это все моя сестра: она злодейка-колдунья!...
– Не знал я, что она, нечистая, тучами повелевать умеет!..
– Прости меня, владыка; что угодно исполню!
– Дай нож - убью чародейку!..
– Отец ее - мой отец, а вот мать - дьяволица!
– Ах, вы, шайтаны!
– брезгливо отпихивал их ногой хан.
– Не вели, казнить!
– вопят предатели.
– Есть замысел у меня!
– И у меня замысел!
– Отпусти меня во град: пусть приду во рванье, да окровавленный; скажу, что дрались до последнего, но пали наши города.
– Да: поверит, пустит нас отец; мы же момент улучим, да ворота тебе, владыка откроем!
– Ты только награди меня!
– Нет меня!
Сморщился от отвращенья хан; уж собрался казнить подлецов, да тут подумал, что все ж, если сослужат они службу - меньше крови прольется.
– Ладно, получите награду по делам вашим!.. А ну-ка, воины мои, отделайте их так, чтоб поверил князь, что последними из градов павших они к нему прорвались!
Опять ползают на коленях Святополк с Юрием; ханскую ногу поцеловать хотят, он же отталкивал их.
– Не надо нас бить, а то у нас сил ворота открыть не останется!
– Изорвите им одежды, тела до крови изрежьте, но чтоб не было опасно для их жизни!
Трясется Святополк, трясется Игорь; смотреть на них страшно, того и гляди на части, от страха рассыплются: уж и слова вымолвить не могут.
В тот же день, уже на закате, пробрались они к городским воротам, стонут:
– Впустите нас скорее, за нами погоня!
Глянули охранники - что за чудо: сыны княжеские да такие, что и не узнать: ладно - лохмотья, ладно - кровь; самое жуть - лица их. Нечеловеческие - темные, словно изнутри выжженные; глаза кровавые, стоят трясутся, да еще шипят что-то...
Скорее впустили их воины, к князю ведут.
Князь от усталости весь исхудал; заботами народа своего мучимый уж несколько ночей глаз не смыкал - нахмурился, своих сынов увидев.
– Ну рассказывайте - почто города свои оставили!
Лгунами искусными были братья, а чтобы шкуру свою спасти - искренно рассказали, как бились до последнего, как единственными в градах своих остались; как с боем прорывались на помощь к отцу своему...
Но не верил им старый князь - ибо был он человеком мудрым.
Велел он им идти спать; а сидит думает; а в уголке все это время Ольга сидела, пряла: вот платочек какой-то спряла, в карман положила и молвит:
– Почему ты опечалился так, батюшка, сынов своих; братьев моих - живыми увидев. Разве не видишь - героями они вернулись!
– Ах, доченька! Чисто сердце твое, не знаешь ты на что сердце подлое способна! Не знаешь, как дьявольская ложь все исказить может!
– Батюшка, неужто ты что на братцев моих подумал!
– Да, подумал.
– тихо князь вымолвил.
– Вот велю гонца на лучшем коне послать! Вдруг прорвется, через заслоны вражьи - принесет весть; впрямь ли города сынов пали!
– Разреши мне, батюшка, ласточкой слетать. Весть принести, что нет лжи в устах братьев моих!
– Доченька, да ты, ведь, только недавно очнулась!
– Что же делать, батюшка, что же делать - все мы устали; но мне уж, знаю, не заснуть.
– и тихонько добавила.
– Только раз, да навечно... а уж перед вечным сном - пободрствую.
– Ну лети, доченька!
– князь вздыхает.
– А завтра последний бой. Пойду же к народу своему, им в лица посмотрю. Если нужно, слово скажу... хоть, каждый и так уже все знает...
Выбежала на площадь Ольга, в небо ласточкой взмыла: сквозь ночь быстрее ветра ледяного летит. Под ней костров огненное море; слышит ржанье лошадиное; слышит хохот татарский.
Но вот город Святополка; вот город Юрию отданный - стоят, к осаде готовятся. Слышит Ольга в них говор русский; все поняла; хоть и не хочет сердцем верить, а поняла...
Горестный вопль в звездном небе раздался: вздрогнули те воины татарские, да люди русские, которые слышали. И шептали русские и татары:
– То не птица, не зверь, не человек - то сама смерть кричит.
– и поближе к своим огням жались. А Ольга стрелой в град к батюшке летит, ласточкой прямо в залу ворвалась, девичий облик приняла; перед батюшкой на полу рыдает, трясется; слова, от боли душевной, вымолвить не может.