Светолия
Шрифт:
* * *
Через несколько часов он уже стоял перед мамой, а она с ужасом его разглядывала, и, едва не плача, усталым голосом, спрашивала:
– Ты где ж был?
– Я в лес ходил...
– Что?!
– Да... то есть не в лес; то есть так... по улице, в общем.
Мать всплеснула руками и вздохнула устало.
– Но у тебя никаких следов на лице не осталось!
Сережа взглянул в зеркало и обнаружил, что, действительно, никаких следов от побоев не осталось. Напротив, он выглядел совсем здоровым - таким, будто несколько часов провел где-то в чистом поднебесье...
Мальчик неопределенно пожал плечами.
– Ну так вот, слушай!
– продолжала усталая мать.
– Я и так за тебя все свои нервы потеряла. Не знаю, где ты там шлялся, но отныне такого больше не повторится! С отцом я уже поговорила: отныне двое охранников будут тебя сопровождать!
– Где?
– Да везде!
– Нет, мама!
– И слушать тебя не хочу, Сережа, особенно после сегодняшней выходки! Это что же: просыпаешься, значит, утром, входишь на столе записка: "Мама, папа не волнуйтесь - я скоро вернусь"... И целый день ты где то шлялся! Это после того, как тебя какие-то подонки отделали! Что, думаешь, я должна была думать!.. Нет, ты совсем, должно быть, глупый, Сережа!.. Фу, все нервы с тобой вымотала: по крайней мере до лета, будешь ходить по улицам только с охранниками!
Сережа пытался возражать, но мать устало, но твердо стояла на своем. За этим спором их застал вернувшийся с работы отец - усталый и вымотанный. Он даже и не заметил, что на Сережином лице не осталось следов побоев, покрутил у него перед носом кулачищем и сообщил, что охранники его будут сопровождать везде и повсюду, а если он станет возражать, так вообще попадет под домашний арест (отец говорил вполне серьезно).
Той ночью Сережа огромной черной тучей летел над землей, сыпал в нее молниями и ревел громами. Свод неба пред ним завесился непроницаемым темным куполом, который, чем больше сыпал молниями Сережа и чем больше громыхал становился все темнее, земля же под мальчиком погружалась во мрак, будто наступило затмение.
* * *
Отец обещал, что охранники будут следовать за Сережей везде за пределами их квартиры - так и вышло.
Шел ли он по улице, шел ли в школу, или из школы - повсюду, в двух шагах за ним следовали две верзилы, всегда напряженные, окидывающие весь мир мрачным взглядом, выискивающих в каждом скрытых врагов, да к тому же молчаливые - все их разговоры сводились к однозначным, тупым репликам.
Охранники раздражали, конечно, Сережу; и он, после нескольких неудачных попыток найти с ними хоть какой приятельский язык, стал откровенно над ними издеваться. Так, например, шли они по улице - Сережа неожиданно останавливался - верзилам ничего не оставалось, как тоже останавливаться, да и стоять с ним рядом по нескольких минут - Сережа смотрел на тучи или на облака, верзилы же переминались с ноги на ногу и бросались по сторонам напряженными взглядами. Потом Сережа срывался с места, со всех ног бежал по каким-то подворотням, по городу, куда глаза глядят - только не в лес... Охранники топали за ними; иногда начинали ругаться, но все же, никогда не отставали.
Так прошли три мучительных недели. Наступил апрель, и весна цвела во всю силу: землю и ветви покрыл легкий зеленый налет, последние льдины были унесены течением рек, а пение птиц лилось с каждого дерева, даже, казалось, с каждой ветви; все радовалось, все поднималось к солнцу, как и тысячу, как сто тысяч лет назад. Вот только отделившийся от всего этого город по прежнему ворчал угрюмо, коптил небо ядовито-желтыми парами, да еще сбрасывал в реку какую-то ядовитую гниль.
И Сережа, к ужасу своему понимал, что заточен в городе, ведь, пока за ним следовали охранники, он никак не мог пойти к Светолии.
Как-то раз, вместе с Максимом шел он по улице. Апрельское солнце уже обсушило асфальт и теперь разливало тепло по коже, ласкало волосы - и никак не хотелось уходить от этих лучей в тень - так они соскучились по этому свету за зиму. Также радовался апрельскому солнышку и Томас, который пристроился на Сережином плече. Зато оставались мрачными, по прежнему напряженные охранники - для них не существовало весны - выглядывание каких-то врагов - вот что занимало их в окружающем мире.
– Как же я хочу сбежать от них!
– чуть ли не плача, шептал на ухо своему другу Сережа. При этом он знал, что они вышагивают в трех шагах позади - за послении недели, он научился точно определять расстояние до них.
– Есть у меня тут один замысел.
– прошептал Максим.
– Какой же?!
– воскликнул Сережа чуть громче, чем следовало. Во всяком случае он вздрогнул, и переспросил значительно тише: - Какой же замысел? Ты только потише говори.
– А замысел вот каков.
– дальше Максим зашептал Сереже прямо на ухо. Метро. Понял? В метро ходят толпы народа, там мы сможем затеряться. Пусть только эти гориллы попробуют нас там найти.
Сереже не разу не доводилось спускаться в метро: в школу он ходил пешком, ну а если требовалось съездить в какой-нибудь отдаленный район так возил отец на своем "джипе".
Мальчик согласно кивнул:
– Здорово!
– и опять шепотом.
– Хоть бы на денек от них вырваться. Все бы отдал, чтобы...
– он замолчал, покосился на заподозривших неладное и подошедших еще ближе, настороженно слушающих верзил.
Ребята замолчали и молчали до тех пор, пока не завизжала отчаянно, словно ее, одинокую, сдавливал некий великан - машинная сигнализация. Тогда Максим шепнул:
– Прежде всего: больше всего народу в метро вечером - тогда все с работы возвращаются. Часов семь...
– Хорошо, а под каким предлогом?
Максим взглянул на верзил, которые с напряженным, мучительным подозрением разглядывали надрывающуюся сигнализацию.
– Этим то гориллам... А ничего им не будем говорить. Нет скажем, просто, что хотим одну станцию для разнообразия проехать.
Испуганное визжание сигнализации неожиданно оборвалось, словно палач отрубил ей голову, и на ветвях разросшейся над улочкой березы зашелся долгой и восторженной песней соловей.
Через два часа, небо стало темно-голубым, и с запада стала расползаться по нему светло-бардовая пелена. Что-то дикое творилось на оживленных улицах: люди стремительно шли, проносились машины, и вновь люди, кто-то куда-то заходил, кто-то откуда-то выходил: и никто не хочет чувствовать в полной мере весну. Все ревет, грохочет, перемешивается - словно весь город охватила предсмертная агония.
Сережа представил как спокойно сейчас на поле. Как медленно наливается закатом небо и какой должна казаться безумной, похожей на агонию города-прыща вся эта вечерняя, тленная суета. От ясного понимания этого мурашки по его коже пробежали и еще сильнее захотелось туда - на поля, в лес - к сказкам, к тишине живой...
Они подошли к станции метро из дверей которой, словно под напором вылетала серая, усталая масса.
– К экранам бегут.
– прошептал Сережа и почувствовал, как игла раскаленная в сердце кольнула.