Светолия
Шрифт:
Они разбивали толпу и Сережа уж слышал их гневное сопенье - не оборачиваясь, он представил красных чертей с трезубцами, закричал: "Черт!" бросился под чьими-то ногами и вот вылетел на рельсы.
Где-то позади нарастал, жадно поглощая испуганные и гневные крики, рев электрички - Сережа бросился в черные недра, прочь от станции, прочь от толпы:
– СТОЙ!!!
– безумный вопль и тут же скрежещущий, разрывающий пилой черепную коробку скрип тормозов. Сережа уже в туннеле, услышал позади громкий топот и прерывистые
– Стой!.. Ну мы тебя!.. Погоди ты у нас!.. А ну стой, гад, оборвыш!
Лучи фонарей, словно щупальца призрачного осьминога, прорезали тьму.
Наконец-то углубление в стене - Сережа бросился к нему, положил руки на стену, произнес быстрое:
– Кхумбель бум трарок!
Дверь со скрипом распахнулась и мальчик бросился по ступеням; дверь скрипнула и сразу за тем:
– Ну и где он?!
– А черт его знает!
– Тут есть вроде кто?!
– Дым вон красный пошел!
– Да нет никого!
– Вызываем подкрепление! Оцепляй у другой станции! Давай, передавай!
– Значит так - пока туннель не прочешем; движение перекрываем!..
Голоса замолкли, а Сережа, в голове которого от напряжения беспрерывно что-то набухало, раскалывалось с жаром и тут же начинало набухать снова.
– Эй, крыса!
– позвал он негромко, когда прошел две сотни ступеней и ступил в зал, со стенами покрытыми мхом.
– Эй, старуха, крыса, пожирательница гнилого сыра! Ты - выходи!
– сильный крик его пронесся по запутанным коридорчикам и вернулся в зал, не породив ничего, кроме эха.
– Значит уже убралась на свой праздник! Отлично!
– голос его задрожал от волнения.
– Приступим... Томас, поможешь мне?
Сидевшая на плече мышка согласно кивнула головкой.
Сережа обошел все ходы, заглянул в кладовые заполненные гниющим сыром, в спальню, где с потолка свешивалась гигантская, сплетенная из плесени люлька; заглянул в каждый угол, запыхался, однако, так ничего и не нашел.
Оставалось только одно.
– Так... так... вот она - эта темная дверь... сдается мне, что брешит старая - нет тут никакого заклятья. Дотронусь... ну ладно - либо сыр, либо свобода!
Он дотронулся до темной, покрытой какой-то вязью двери и... остался прежним сгорбленным, тощим существом в разорванной одежке.
Сережа вздохнул глубоко, надавил на дверь сильнее, однако, она оказалась запертой:
– Что же делать? Как же выломать ее?
Тут с плеча соскочила мышка-Томас, пробежала по Сережиной руке, остановившись на его ладони развернулась и просунула свой хвостик в замочную скважину. Немного подвигала там, затем раздался щелчок и дверь немного приоткрылась:
– Томас, ты молодчина!
– обрадовался Сережа, бережно усадил мышку серую на плечо и толкнул дверь...
Вот он вошел в помещение, темные стены которого прерывались плотными слоями паутины, на которой застыли, черные, усыпанные красными глазками пауки.
На
– Но я, ведь, не смогу здесь разобрать ни одного заклятья! Что же... что же делать?!
– взгляд мальчика заметался по паутине и вновь вернулся к распахнутой книге.
Вот взгляд побежал по буквам, впился в каждую закорючку, в каждый знак, и мальчик почувствовал, как может произносить то, что там написано. Он не понимал смысла слов; однако, сами эти заковыристые знаки через глаза перелетели на его язык и вот он уже не своим, но громогласным, раскатистым голосом изрек:
– Трыро прыг дро трарон! Ига вра трарун!
Комната вздрогнула, а на месте двери появилась каменная стена.
– Что же делать?! Так - ну дальше, дальше...
Следующим заклятьем было:
– Врарарау! Труругу, прынгу воруг!
Тут же появилось окошко, в котором виделся какой-то сказочный, златокупольный, белостенный, залитый теплым солнечным златом город; видны были и люди в ярких одеждах, которые по тем улицам ходили; да на лошадях ездили; слышна была балалайка, чей-то смех, запахло вдруг блинами масляными...
– Прекрасный град, как же звать тебя, где ж стоишь ты?!
– зачарованный Сережа, смотрел на это, словно из земли выросшее, но все же построенное людьми чудо. Но вот окно затянулось паутиной, померкло; и Сережа, вспомнив о своих бедах, принялся за следующее заклятье:
– Огогу! Трагу трорун прог! Оран вогрун!
Потолок над головой его затянулся клокочущим туманом, из которого высунулось толстое, белесое щупальце. Разрывая паутину оно слепо пошарило по комнате и вот наткнулась на Сережу; обхватило его, сильно потянуло вверх, а из тумана раздался такой звук будто кто-то громадный рыгнул.
Мальчик ухватился за неподъемную книгу, а мышонок-Томас принялся щекотать хвостом это щупальце, отчего оно задрожало, а из тумана раздался такой звук, будто кто-то громадный пускал пузыри со дна болота.
Сережа, растянутый, повис между клубящимся потолком и книгой, щупальце дергалось и пальцы вот-вот должны были соскочить с переплета.
Сережа, понимая, что в книге его единственное спасение, вглядывался в строки, и вот понял, что для снятие колдовства надо его прочитать задом наперед.
– Нургов наро! Горп нурорт угарт! Угого!
Последнее слово он прокричал в ужасе, так как, извивающееся от мышиной щекотки щупальце оторвало все-таки его от книги, взметнуло под клубящийся потолок. Он уже и коснулся ногами этой дымчатой поверхности, когда она, затвердела, вновь стала земляной и Сережа, повис вниз головой, завязнув ногами в этом вновь появившемся потолке.