Свидетель защиты
Шрифт:
Они подошли к гостинице.
— Завтра мы сможем поехать в лес? — спросил Андрей Аверьянович.
— Сможем, — ответил Валентин Федорович, — во второй половине дня. До восточного отдела на машине, а там — по коням. Для вас уже отловили и объездили дикого мустанга.
4
Административный центр восточного отдела размещался в большом поселке, раскинувшемся на берегу реки в просторной долине.
Со всех сторон были горы, еще не очень высокие, но уже закрывшие горизонт. Издали они выглядели плюшевыми, округлыми, казалось, если их погладить, под рукой залоснится мягкий, податливый ворс. По мере приближения
Река в этом месте, вырвавшись из горных теснин, торопливо разбегалась на несколько рукавов, шумела на перекатах, была по-горному холодна.
Контора заповедника стояла на берегу одной из проток — деревянный дом, крытый дранью, просторный двор с вместительными, добротно построенными сараями: там и склады, и конюшня, и кузнечный горн с инструментом для ковки лошадей.
Ночевали Валентин Федорович и Андрей Аверьянович в местной гостинице, которую тут возвели, когда поселок был районным центром. Недавно случилось укрупнение, и районный центр переместился в другой населенный пункт, а гостиница осталась. Двухэтажная, рассчитанная на крупные районные мероприятия, она пустовала. Жило здесь несколько заготовителей и неподкупный ревизор, приехавший сверить счета в леспромхозе. Он отказался поселиться в многокомнатном доме директора леспромхоза, куда его приглашали, и занял двухкоечный номер на втором этаже. Ему бы дали и однокомнатный, именовавшийся «люксом», но там почему-то время от времени сыпалась с потолка штукатурка, и администрация гостиницы решила не искушать судьбу.
Все это Андрей Аверьянович узнал в первый же час пребывания в гостинице от словоохотливой дежурной, которая исполняла обязанности администратора, коридорной уборщицы, нисколько не тяготясь такой нагрузкой.
Вечером директор заповедника засиделся со своими сотрудниками, разбирая накопившиеся в отделе бумаги. Андрей Аверьянович вышел из прокуренной горницы и уселся на ошкуренное бревно возле протоки. Стояла глубокая тишина, только река шумела на перекатах, но шумела ровно, монотонно, ухо привыкло и не воспринимало шум. Поселок погрузился в сумерки, короткие южные сумерки, которые живы лишь быстро гаснущим светом закатного неба. Оно светилось в распаде гор широкой полосой, но полоса эта на глазах сокращалась.
Странное чувство охватило Андрея Аверьяновича — ему захотелось удержать подольше эту меркнущую полоску неба, стало остро жаль уходящего дня, будто это была жизнь, которая дотлевала и держалась в теле из последних сил, будто завтра уже не будет нового дня, ничего не будет…
Андрей Аверьянович встал и по белеющей тропке пошел вдоль берега. Высокий кустарник закрыл от него быстро гаснущую полоску неба. Он поднял голову и увидел над головой ясно проступившие звезды. Отыскал Большую Медведицу, Полярную звезду и, став лицом на север, подумал, что где-то там, за две с лишним тысячи километров, — Ленинград, огромный город, в котором на Новороссийской улице, в новых домах, живет его дочь Аленка. И внук Юрка живет на той улице. Очень захотелось повидать внука Юрку, ему сейчас примерно столько же, сколько сыну Кушелевича.
Андрей Аверьянович отчетливо услышал шум реки. Где-то в поселке залаяла собака, по шоссе прошла тяжелая машина, лесовоз наверное. Он пошел назад. В распаде гор едва светилось небо. День догорал. И сгорела острая тоска по ушедшему, от нее не осталось и следа. Завтра будет новый день, который предстоит провести верхом на лошади. При мысли о лошади Андрей Аверьянович ощутил
Во время войны ему приходилось ездить верхом. Но тогда чего только не приходилось делать.. И тогда ему не было и тридцати, а сейчас… Лошадь, на которой предстоит ехать, ему сегодня показали. Не маленькая и не большая, гнедая, с белым пятном на лбу, с добрыми глазами. Скакуном ее не назовешь, клячей — тоже. Кличка у лошади классически нейтральная — Гнедко. «Как-нибудь справимся, — в конце концов решил Андрей Аверьянович, поднимаясь на крыльцо. — Бог не выдаст, свинья не съест».
Выехали из поселка на рассвете.
Солнце пряталось еще за горами, а кавалькада из трех всадников уже проехала поселок лесопункта, покинула набитую дорогу и втянулась в лес. Впереди на крупном сером жеребце ехал наблюдатель заповедника Иван Николаевич Прохоров, за ним Андрей Аверьянович на своем гнедом, последним двигался директор заповедника на черной с белыми чулками на стройных ногах кобыле. Когда на дороге они ехали рядом, директор и Андрей Аверьянович, то очень походили на Дон-Кихота и Санчо Панса. Валентин Федорович, худой, высокий, сидел в седле прямо и даже иногда ноги в стременах оттопыривал, как делал это рыцарь Печального Образа на известных иллюстрациях Кукрыниксов. Андрей Аверьянович был не то чтобы очень толст, но грузноват, плечи опустил, отчего стал округл и на две головы казался ниже несгибаемого Валентина Федоровича.
Широкая тропа была сухой и гладкой, но чем дальше углублялась в лес, тем больше портилась — делалась вязкой и неровной.
— Тут близко подпочвенные воды, — объяснил Валентин Федорович, когда Андрей Аверьянович высказал недоумение: внизу было сухо, а на подъеме болото.
Под ногами у лошадей чавкало, они с трудом выдирали ноги из густого месива, и Андрей Аверьянович пожалел своего Гнедко, несущего самый тяжелый груз в этой компании: чистого веса у седока добрых восемьдесят пять килограммов, да сапоги, да стеганка, в которые его обрядили перед путешествием, да спальный мешок, притороченный к седлу с одной стороны, да палатка в чехле — с другой.
Но вот тропа вышла из леса на широкую поляну, поросшую высоким разнотравьем, и сразу подсохла, сгладилась, и мир после зеленого лесного сумрака показался огромным и светлым. Андрей Аверьянович увидел слева обрыв, уходящий к реке, поднял голову и ахнул от восторга. Над другим берегом реки высоко вознеслась скала, поросшая пихтарником. Невидимое солнце пронизывало кроны деревьев жаркими лучами. Они казались материальными, осязаемыми, эти лучи, отлитые из светоносного и пропитанного светом сплава. А над скалой, исходившее от лучей и от пронизанного светом леса, трепетало золотое сияние.
— Это же удивительно! — воскликнул Андрей Аверьянович.
— Красиво, — согласился директор заповедника. — Такое увидишь только в горах.
Они постояли на поляне, глядя на осиянную скалу. На глазах у них выглянуло из-за скалы солнце и залило все ровным светом, изгнав из ущелья тени. Лучей не стало, они истаяли в воздухе, и скала сделалась заурядной, такой, как и другие, громоздившиеся на том берегу. Колдовство кончилось.
Всадники пересекли поляну и вновь двинулись по лесной тропе. Андрей Аверьянович с удивлением отметил, что лес изменился, а он и не заметил, когда это случилось. Теперь они ехали через пихтарник, перемешанный с буком. Деревья стояли, как огромные колонны, то светлые с зеленоватым оттенком, то темные до черноты. Под ногами лежала пружинистая хвоя, по бокам с деревьев свешивались длинные бороды темно-зеленых мхов, они едва шевелились, как водоросли на морском дне. Солнце не проникало под кроны могучих деревьев, все настороженно молчало, усиливая сходство с подводным царством.