Свидетель защиты
Шрифт:
Дождь немного утих, гром пророкотал глухо, видимо, где-то за горой. Андрею Аверьяновичу очень не хотелось покидать палатку, шлепать по воде и карабкаться на огромное, неохватное дерево. Он представил себе и мокрую колонну ствола, и первые сучья пихты высоко над головой. Не просто до этих сучьев добраться, даже с помощью веревки. Лет тридцать назад, когда он весил шестьдесят килограммов и лихо делал «склепочку» на турнике, пихтовый ствол не смутил бы его, но теперь эта гимнастика была ему, кажется, не по силам.
На той стороне реки стали видны деревья
— Кажется, перестала прибывать.
Ему не ответили. Только спустя минут десять Валентин Федорович, который тоже, видимо, следил за рекой по какому-то ориентиру, сказал:
— Похоже, что держится на одном уровне.
Дождь утихал, теперь это не вызывало сомнений, редела водяная завеса, и открылся ближний снежник, стало видно, как по водотокам летели вниз одетые пеной потоки.
— Кажется, пронесло, — с облегчением сказал Прохоров.
Дождь все шел, но смирный, обыкновенный, река по-прежнему мчала бешеные волны мимо палатки, ревела, но вода больше не угрожала людям, она даже отступила немного, оставив в покое одинокий валун, который не выпускал из виду Андрей Аверьянович.
Путники вспомнили, что они сегодня не обедали, и наскоро поели.
Стало темнеть. Прохоров ухитрился разжечь костер, и все обсушились. Спать легли двое, третий должен был бодрствовать на тот случай, если ночью дождь усилится и река начнет прибывать. Чтобы не застала врасплох: с горной водой шутки плохи.
Первым вызвался дежурить Андрей Аверьянович.
— Все равно не усну, — сказал он, когда Валентин Федорович запротестовал и хотел уложить его спать. Ему и в самом деле не хотелось спать. Тело устало предельно: непривычная верховая езда, эта ужасная гроза с ливнем, заставившие испытать не только нервное, но и физическое напряжение — все это отчаянно утомило. Но сейчас он ощущал ленивый покой, состояние, которое хотелось пережить сознательно, продлить, наслаждаясь им. И голова была совершенно ясная, легко думалось. Шаг за шагом он перебрал в памяти события сегодняшнего дня, вспомнил удивительные эффекты грозы — негативное видение окружающего мира, этот гром, который катался от стены к стене, как живой, и нельзя было установить, где он возник и где угас. Горное эхо. В разных горах оно звучит по-разному, об этом он где-то читал. Как оно ведет себя в этом ущелье, он убедился сам.
И тут Андрей Аверьянович подумал о Кушелевиче и о том, как тот обернулся на выстрел. Точно ли на выстрел? Он обернулся на звук выстрела. И никого не увидел. И не мог увидеть, потому что там, куда он посмотрел, никого
Глубокой ночью Андрей Аверьянович разбудил Прохорова, а сам лег на его место.
— За время моего дежурства никаких происшествий не случилось, — пробормотал он, — дождь идет, но несильный.
Лег, укрылся с головой, думал, что уснет не сразу, но сон сразил моментально, и когда утром он открыл глаза, то в первое мгновение удивился, что в палатке светло — ведь он едва успел пристроить голову на вещевой мешок.
6
Дождь перестал еще ночью, и река поутихла, ушла в прежнее русло. Там, где она побывала, полегла трава, на месте вырванных кустов и деревьев зияли ямины. Прохоров, ходивший на разведку, сообщил, что у рощи гнутого бука смыло тропу.
Андрей Аверьянович пошел посмотреть. Метрах в ста от палатки тропа, идущая к перевалу, обрывалась, будто ее срезали: огромный пласт земли с тропой, со всем, что на нем росло, сполз в реку и следов от него не осталась.
Тучи, как и вчера, плыли над головой быстро, но уже в одном направлении. Седловина перевала то погружалась в туман, то проступала отчетливо со всеми своими снежниками.
Андрей Аверьянович вернулся к палатке. Мирно вился, истаивая среди деревьев, дымок от костра, в котелке закипал чай.
— Через часок тронемся в обратный путь, — сказал Прохоров.
— Чистая пропустит? — спросил Валентин Федорович.
— Если опять дождь не пойдет, через час пропустит.
— А на ту сторону реки можно перебраться? — спросил Андрей Аверьянович.
— Здесь едва ли, — ответил Прохоров. — Если выше подняться, то можно.
— Вам нужно на ту сторону? — удивился Валентин Федорович.
— Нужно. Одно предположение проверить. Для начала довольно будет, если кто-то один туда переправится. С ружьем.
— Я могу, — сказал Прохоров, — если надо.
— Надо, — подтвердил Андрей Аверьянович.
После завтрака Прохоров отправился вверх по течению и довольно скоро нашел место, где можно перебрести угомонившуюся реку. Когда он показался на том берегу, Андрей Аверьянович, пригласив с собой Валентина Федоровича, пошел к дереву, где стоял в день убийства Кушелевич.
— Теперь стреляйте, — крикнул он Прохорову.
Раздался выстрел, и Валентин Федорович, непроизвольно глянув за правое плечо, на три молодые пихты, вопросительно посмотрел на Андрея Аверьяновича.
— Эхо, — ответил тот. — Я подумал о нем ночью, когда вспомнил, как по ущелью катался гром.
— Значит, стреляли с того берега?
— Значит, могли стрелять и оттуда. Давайте-ка и мы перебредем и посмотрим, как он выглядит, тот берег.
На той стороне реки тоже обнаружилась тропка, не такая широкая и набитая, как на этой, но вполне сносная. С нее видно и дерево, за которым стоял Кушелевич, и рододендроны, в которых поджидал его Моргун. Стрелять можно было и в того и в другого, оба находились отсюда примерно на одинаковом расстоянии, метрах в сорока — сорока пяти.