Свинец в пламени
Шрифт:
— Мы с мужем. Он китаец. И Омура ведь тоже китаец, верно? Свой своего чует. Голос крови! Муж мой очень жалеет своих соотечественников. Дело не в подданстве. Природа, она себя даёт знать.
— Не знаю, что и ответить, — сказал Куросима. — Всё не так просто. Дело в процессе расследования… Подданство этого человека мы не можем определить, но если будет окончательно установлено, что он не питает никаких враждебных намерений в отношении Японии, не исключено, что его освободят под залог. И вполне возможно, что благодаря вашему бескорыстному покровительству удастся получить подтверждение его
— Освободят под залог? — удивлённо переспросила женщина, заглядывая Куросиме в лицо и обдавая его запахом дешёвых духов и пота.
— Да. Залог в триста тысяч иен.
— Многовато… — протянула она и тут же спохватилась: — Впрочем, дело не в деньгах… Ну так как, покажете вы мне своего Омуру-сана?
Хотя она и прибавила к фамилии вежливое «сан», но говорила таким тоном, словно речь шла о покупке раба. Как ни раздражала Куросиму эта особа, он всё же решил предоставить ей свидание с Омурой.
Ведь если результаты расследования окажутся для Омуры благоприятными, станет вполне возможным его освобождение под залог. Больше того, можно рассчитывать и на то, что со временем ему даже будет выдано специальное разрешение на постоянное проживание в Японии. Пусть он человек странный, загадочный, но ведь он человек, и его нельзя полностью лишать человеческих прав. Что-нибудь для него можно сделать. Авось предложение этой женщины и пригодится. Кроме того, она, по-видимому, хорошо говорит по-китайски, и из их разговора можно будет узнать что-нибудь новое.
Куросима сделал шаг к двери, собираясь пойти за Омурой, но тут женщина повелительно окликнула его:
— Постойте, постойте! Принесите мне посмотреть заодно и его вещи!
— Вещи? Вы же пришли говорить с Омурой, а не рассматривать его вещи.
— Ну и что? Разве одно другому помешает?
Куросима с трудом удержался, так хотелось ему выставить за дверь эту наглую особу.
— Ладно, я удовлетворю ваше любопытство. Его имущество состоит из одного полотенца, зубной щётки, палочек для еды, мешочка с солью, трёх кусков хозяйственного мыла, буддийского молитвенника на санскрите… Да ещё сорока таиландских бат, — бросил Куросима и направился в первый корпус.
Это странное свидание началось. Приведённый в приёмную Фукуо Омура даже не взглянул на женщину, назвавшую себя Намиэ Лю. Молча, опустив голову и размахивая руками, он принялся расхаживать взад и вперёд по комнате. Особенно разгуливать по этой клетушке было негде. Долговязый, неуклюжий, он, скорее топтался на месте.
Куросима, тоже молча стоя у входа, наблюдал за этой парой. После взбучки, которую Омура недавно получил, он, видимо, инстинктивно боялся встречи с женщиной. Намиэ что-то быстро залопотала по-китайски. Куросиме показалось, что она часто поминает «трепанги» — неотъемлемую принадлежность китайской кухни. Может быть, она ему говорила, что он здесь, дескать, как пойманный трепанг. Омура ничего ей не отвечал и лишь изредка вскидывал голову, бросая на женщину взгляд, в котором были испуг и отказ, и снова принимался беспокойно ходить по комнате.
Вдруг Намиэ подскочила к нему, криво усмехнулась и схватила его за руку.
— Да вы успокойтесь, — проговорила она. — Вон ведь какой здоровенный! Такой за двоих может работать. — Без всякого стеснения она задрала ему рукав и с явным чувственным удовольствием стала ощупывать его мускулы.
Омура сперва замер, потом конвульсивно отдёрнул руку.
— Ничего, привыкнешь, — расхохоталась Намиэ.
— Пожалуй, хватит, — гадливо поморщившись, сказал Куросима.
— Что ж, хватит, — как ни в чём не бывало ответила женщина. Зло глянув на Куросиму, она, однако, сумела выдавить улыбку и сказала: — Я ведь действую из чистого человеколюбия. К тому же, если я что задумаю, обязательно своего добьюсь…
3
«Если я что задумаю, обязательно своего добьюсь!» Слова эти не выходили из головы Куросимы, и он всю вторую половину дня никак не мог заняться работой.
Он доложил обо всём начальнику отделения Итинари.
— Да, дошлая, видно, баба, — заметил Итинари.
— В её поведении есть что-то странное и грязноватое… — сказал Куросима.
— Да, пожалуй. Только вряд ли ради одной похоти эта особа станет покупать человека.
— Так-то оно так…
— Постой, ты говоришь, она упоминала трепангов? Хм! А ведь трепанги, говорят, повышают мужскую способность. Вполне вероятно, что твоя интуиция тебя не обманывает. Эта дамочка хочет приобрести Омуру либо как раба, либо как любовника на содержании.
— Да нет, не думаю.
— Ладно, я пошутил, — заулыбался Итинари. — Кстати, а та Фусако Омура, кажется, тоже проявила к нему немалый интерес. Знаешь, женское упорство часто вещь загадочная, нам его не понять.
Куросима негодовал. Ему хотелось заявить, что у Фусако Омура совсем другие побуждения, у неё нет ничего общего с такой особой, как Намиэ Лю. Но он промолчал, не желая дать Итинари повод для фривольной болтовни.
Тут на столе начальника отделения зазвонил телефон. Он снял трубку и, прикрывая рукой мембрану, сказал:
— Ого! Ещё один посетитель!
Лицо Итинари расплылось в улыбке.
Из бюро пропусков ему, видно, что-то подробно докладывали, и он всё держал трубку. Наконец он её повесил, и добродушная улыбка сошла с его лица.
— Этот посетитель, — медленно проговорил он, — хочет повидаться сначала лично со мной. Проводи его, пожалуйста, сюда.
— Есть! — отозвался Куросима.
Войдя в бюро пропусков, он увидел плотного краснолицего мужчину лет пятидесяти в лёгком белом пиджаке в полоску, похожего на директора фирмы. Окинув Куросиму строгим проницательным взглядом, он протянул ему визитную карточку. Там значилось: «Ундзо Тангэ. Исследовательская лаборатория по изучению текущих событий на Дальнем Востоке».
Куросима ушёл к себе. Минут через тридцать Итинари его вызвал.
— Фукуо Омура в камере? — спросил он.
— Нет, — ответил Куросима. — Сейчас прогулка китайцев из первого корпуса, и он во внутреннем дворе.
Начальник, отделения повернулся к Ундзо Тангэ.
— Неудачно получилось. Подождёте, пока прогулка кончится?
— Да нет, — ответил тот. — Может, вы мне покажете его на прогулке? Это как раз удобно, можно предварительно удостовериться, он ли это.
— Что ж, ладно. Пошли, Куросима!