Свинец в пламени
Шрифт:
Омура продолжал молчать, оставаясь в той же позе.
— Ну как, Да Цунь [5] , будешь отвечать? Ты шпион? Отвечай! Ты шпион? — упорно твердил Соратани по-японски. И только фамилию заключённого он умышленно произносил на китайский манер.
Молчание заключённого, наконец, вывело Соратани из себя. Он резко отдёрнул ногу, и Омура, потеряв равновесие, повалился ничком. Соратани схватил его обеими руками за шею и стал душить. Лицо надзирателя, всё выкрикивавшего «Шпион! Шпион! Шпион!», от гнева пошло красными пятнами. Омура дрожал мелкой дрожью.
5
Иероглифы, которыми пишется японская фамилия Омура. по-китайски читаются Да Цунь.
— Будешь молчать, чёртов Да Цунь? Отвечай! С какой целью пробрался в Японию? С кем здесь должен встретиться?
Одним прыжком Куросима оказался возле будки и закричал:
— Сейчас же прекрати!
Перепуганный Соратани выпустил Омуру. Тот, мотнув головой, с шумом привалился к стене будки. Его потухший взгляд ничего не выражал, на дрожащих губах пузырилась пена, у ног валялся ремень (он-то и производил тот странный звук, который Куросима слышал с лестницы). Омура, которого надзиратель Соратани, имевший первый разряд по дзюдо, избил ремнём и чуть не задушил, был близок к обмороку.
Узнав Куросиму, надзиратель заорал:
— Это ты?! Чего тебе надо?
— Неважно. А вот ты брось свои дурацкие фокусы! Мы не имеем права допрашивать, Применяя силу.
— Ты так считаешь? Защищаешь шпиона? Ладно, будешь иметь дело со мной.
Соратани вплотную придвинулся к Куросиме. Китель надзирателя взмок от пота.
— Вздорный ты человек! — сказал Куросима. — Но я не хочу затевать с тобой спора среди ночи.
— Спорить мы не будем, но… — сбавил тон Соратани.
— Да какой тут спор! Следствие по делам заключённых этого этажа поручено мне. И я никому не дам своевольничать.
— Ах так!..
Соратани, который уже было пошёл на попятный, снова вскипел, поднял кулак и обернулся к Омуре.
Куросима приготовился дать отпор, но за его спиной задребезжала решётчатая дверь и раздался громкий говор. Заключённые китайцы, видимо следившие из своих камер и углов коридора за истязанием Омуры, как только события приняли новый оборот, собрались у двери. Некоторые одобряли Куросиму, а большинство, вероятно, просто обменивалось впечатлениями по поводу неожиданной ссоры между охранниками. И только один староста Чэнь Дун-и, делая вид, что он тут ни при чём, покрикивал на товарищей: «Прекратите шум! Прекратите шум!»
Соратани переменился в лице и сразу опустил кулак.
— Сволочи! Тоже мне болельщики! Шваль несчастная!.. Ладно, Куросима! Жаль, конечно, но давай замнём.
— Погоди, у меня к тебе ещё есть дело, — Невозмутимо ответил Куросима. — В будке на столе я оставил записную книжку. За ней и пришёл.
— А! Значит, потерял служебную записную книжку? За это ведь можно и выговор схватить!
— Не потерял, а забыл.
— Так может полететь весь твой авторитет.
— Послушай, верни книжку. Она у тебя.
— Могу и, вернуть, — пожал плечами Соратани. — Только с одним условием. О сегодняшнем происшествии начальнику отделения — ни слова. Идёт?
— Сделка?.. Ладно, я не собираюсь на тебя доносить. Но чтобы ты больше не смел прикасаться к Омуре!
— Хорошо, согласен, — криво усмехнулся Соратани и, вынув из кармана записную книжку в чёрной обложке, протянул Куросиме.
Куросима сунул книжку в брюки и решительным тоном сказал:
— Я сам отведу Омуру на место.
Он помог ему подняться и, поддерживая за талию, повёл в камеру. Помещался Омура в одной камере с Чэнь Дун-и — третьей по коридору от железной двери. Китайцы молча следовали за Куросимой и Омурой.
— Эй, вы! — закричал вдогонку Соратани. А ну живо по местам!
Но китайцы не обращали на него никакого внимания.
— Кажется, это его место? — спросил Куросима и с помощью Чэня уложил Омуру на нижние нары у стены.
В этот момент ему показалось, что Омура что-то беспрестанно бормочет. Он напряг слух, и по спине его пробежал холодок. Речь была невнятная, неясная, но, несомненно, японская. Куросима нагнулся почти к самому лицу Омуры, покрытому багровыми полосами от ремня. И вдруг увидел, что его едва приоткрытые глаза светятся неожиданно живым, горячим блеском. Куросима впервые видел у Омуры такое полное силы, сосредоточенное выражение глаз. Слова становились всё внятней. Одно из них было, очевидно, какое-то иностранное, что-то вроде «жар», но другое подлинно японское: «виднеется».
— Что? Что ты хочешь сказать? — спрашивал Куросима, наклоняясь всё ниже.
— Пожалуйста… оставьте меня одного…
— Оставить одного?
— Пожалуйста, прошу вас… оставьте меня одного…
Омура опустил тяжёлые веки, и лицо его снова приобрело своё обычное сходство с маской мертвеца.
Куросима обернулся к Чэню.
— Ты слышал, чтобы Омура когда-нибудь раньше говорил по-японски?
— Нет, ни разу, — ответил Чэнь, который тоже не мог оправиться от изумления.
Судя по лёгкому ровному дыханию, Омура уже спал. И вдруг, из-под его опущенных век вытекла и покатилась по щеке слеза. Словно ему привиделся дурной сон.
ПОДОПЫТНЫЙ ШПИОН
1
Хотя Фукуо Омура и произнёс всего несколько слов, и то будто в бреду, но уже то, что он говорит по-японски, было, конечно, удивительно.
На следующий день у Куросимы был выходной, но он пошёл на службу и явился с докладом к начальнику отделения Итинари. О бесчинстве, учинённом надзирателем Соратани, он не обмолвился ни словом.
Начальник отделения недоуменно пожимал плечами.
— Странно, — говорил он, — удивительно! Ведь он с самого начала упорно называет себя японцем. Для чего же ему понадобилось скрывать, что он говорит по-японски!.. Постой, а может, он забыл язык и под влиянием какого-то толчка сейчас вдруг вспомнил?
— Это вполне допустимо, — ответил Куросима. — Но ведь он и сейчас, собственно, по-японски не говорит. Лишь отдельные слова…
— Н-да, — согласился Итинари, — по отдельным словам судить нельзя. Какой-нибудь японец научил его, и он их затвердил, как попугай.
— Господин начальник, разрешите мне перевести его в отдельную камеру во второй корпус! — вдруг попросил Куросима.
— Это потому, что Омура сболтнул: «Оставьте, пожалуйста, меня одного?» — рассмеялся Итинари.
— Отчасти и поэтому, — ответил Куросима. — Но это не главное. Мне кажется, что если его изолировать, легче будет за ним наблюдать.