Свингующие пары
Шрифт:
Но, хоть она и намокла, как следует, она все равно не пропиталась.
По настоящему скользко в женщине, только если вы трахаете ее вечером, а она проснулась с этим жжением между ног, с неясным чувством голода к ебле, уже с раннего утра. Проходив целый день с томлением в чреслах, она промаринует свою пизду как следует: жаждой покорности, стремлением натянуть себя, – как какую-нибудь резиновую пленку, – на сук посущественней, предвкушением обильного едкого пота, который польется с тела любовника, и одна капля – самая жгучая, – попадет, конечно, в глаз.
Только если женщина хотела еще с утра, по-настоящему мокрой она станет к вечеру.
И тогда вы сможете скользить в ней так же
От трения и скрипа я кончил быстрее обычного.
Алиса, – просто одернув платье, – повернулась к зеркалу, и, как ни в чем не бывало, стала поправлять прическу, и зашнуровываться. Я, привалившись к столу, налил себе воды, и махнул в себя стакан, подумав с пугающей четкостью – так иногда из-за яркого света пейзаж за окном становился виден мне, несмотря на близорукость, в деталях, – что нам следовало бы развестись.
Мы не заключили мир, эта зима – просто перемирие, понял я.
Но суматоха, связанная с переездом и разводом… именно сейчас… в эту серую, обычную зиму…
Я решил, что отложу развод на весну.
***
…ели мы в той самой маленькой комнате, со скошенным потолком, где Диего когда-то налил мне виски и откуда привел в комнату, где лежала его раздетая жена. Когда мы вошли, – Алиса, мотая головой, смеялась и о чем-то любезничала с Диего, Лида молча приняла мои замерзшие руки с пакетом фруктов и бутылкой вина, – цветы бы замерзли в считанные мгновения, – и мне показалось, что в комнате ничего не изменилось. Я уже достаточно хорошо знал Диего для того, чтобы знать: если здесь и правда ничего не изменилось, то это не случайно. Он вообще был очень расчётливым человеком, как и положено всякому дипломату.
Но только не латиноамериканскому, амиго, сказал он протестующе, когда я, после ужина, сказал ему, что думаю. Мы пили кофе с ликером, и хотя я терпеть не могу их тошнотворную сладость, вынужден признать, что тот, – которым угощали нас Лида с Диего, – был великолепен. Его сладость переходила в легкую кислинку, а уж потом оборачивалась терпкостью. Я повертел в руках бутылку. На ней была этикетка с апельсином и надпись на испанском языке. Я поглядел внимательно на надпись, но бутылка мягко поднялась у меня из рук, и уплыла из комнаты, вместе с оливкового цвета кожи служанкой, молча обслуживавшей нас во время ужина. Это та самая девушка, что впервые встретила нас в этом доме, с шикарным – настоящим латиноамериканским – задом, и в наряде служанки. Чересчур явно похожем на наряд служанки, чтобы я поверил в случайное совпадение. Из-за женщины мы с Алисой немного нервничали: зная Диего, я предполагал, что служанка вот-вот опустится на колени, чтобы поискать кое что на десерт в паху у гостей своим темноватым языком, скользящим между белыми зубами, растущими из фиолетовых десен. Но служанка держалась чуть поодаль, входила, когда следовало, и уходила так же, и мы постепенно расслабились. Дверь мягко прикрылась, мы остались вчетвером.
Для бесхитростного человека ты чересчур успешный консул,сказал я, забавляясь.
Я слишком много пережил для того, чтобы быть хитрым, сказал он. Помнишь, у Хэмингуэя,сказал он. О чем это ты,сказал я. Диего обожал болтать о литературе, и жадно пользовался любой возможностью «пообщаться с писателем и повысить свой культурный уровень», как он это называл. Бедняге невдомек было, что обычно средний культурный уровень человека, который читает книги, раза в два выше такого же уровня у того, кто пишет. Алиса пыталась втолковать ему это, но Диего счел наше отнекивание легким снобизмом и притворной скромностью. Так что я терпеливо повернул к нему голову, и стал слушать.
«Фиеста», покровитель героини, которому довелось пережить заварушку в джунглях,сказал Диего.
Кажется, что-то такое припоминаю,сказал я осторожно.
Он показывает героине и приятелю, в которого она влюблена, следы от стрел, которые его проткнули, и говорит, что как-то стал жертвой нападения индейцев, еле выжил, и с тех пор стал безмятежен,сказал Диего.
Общее место,сказал я.
Трагедия, после который все нипочем,сказал я.
То есть, Хэмингуэй уже плохо,сказал Диего обиженно. Ну почему же,сказал я. Вполне еще школа мужчин для латиноамериканских мачо,сказал я. Алиса положила ногу на стол, – пятка в полосатом чулке, – и повертела стопой. Мы замолкли. Лида улыбнулась и чуть переменила позу. Теперь она сидела чуть вбок, облокотившись на рукоять кресла, и поставив ноги, – от колена, – под изящным углом. Обе смотрели на нас. Я залюбовался ими. Диего почувствовал то же самое, о чем не преминул сказать.
Вы самые красивые сучки на свете,сказал он.
Алиса расхохоталась польщенно. Я понял, что она изменяет мне с ним. Назови я жену сучкой, она бы вынула мой язык, зажала его между колен, после чего намотала на веретено и сожгла в Вальпургиеву ночь, после кучки навоза крысы и перед кровью покалеченной жабы. В комнате стало тихо. Это был обычный момент прозрений, когда алкоголь, близость и желание познать открывают в собравшихся какие-то каналы… что-то вроде способности к телепатии в этом месте… Думаю, в тот момент мы все что-то поняли. Я – что Алиса изменяет мне с Диего. Что поняли они, я не успел познать – в комнату снова вошла служанка, и каналы закрылись створками моллюска, напуганного приближением хищника. Диего сладко подмигнул мне, глядя на задницу служанки, убиравшей со стола.
Это, черт тебя побери, сексуальное насилие над прислугой,сказал я, когда она снова ушла.
Хорошо бы тебе поучиться у нее не стучать дверьми,сказала мне Алиса, вытягивая носок, и любуясь им.
Бесполезно,сказала Лида, мой – она говорила про мужа «мой», чего никогда не делала Алиса, – так и не научился за пять лет.