Свобода!

Любе Страховой

1

Небытие и пустота.

Вершины воли, бездны духа.

И – ни Христа, ни лже-Христа.

Великорусская разруха…

Шёл жуткий коловратный год.

Жгли, разоряли, убивали

И сами гибли в свой черёд…

Тогда в историю вписали

Свою бесславную главу

Деникинские

легионы.

Мечтая захватить Москву,

Как новые наполеоны,

Шли побеждать и погибать,

Ландскнехты деловой Антанты,

В кредит решившей их снабжать

Оружием и провиантом.

Воронеж был освобождён,

Орёл и Курск с боями взяли.

«Успех Похода предрешён!» –

Все восхищённо восклицали.

Деникин утверждал: «Разгром

Большевиков не за горами.

Последним важным рубежом

Осталась Тула перед нами».

Он верил, что его войска

Бесстрашны и неудержимы.

Москва, Москва была близка

И – несомненно – достижима!

2

«Помилуйте, нам чёрт не брат,

Не компаньон и не попутчик,

Но красным мы устроим ад», –

Шутил частенько подпоручик

Елизаветин, офицер

Высокий, стройный, фатоватый,

С колодой щегольских манер

Военного аристократа.

Он был готов без лишних слов,

Без деликатной канители

Пускать в расход большевиков,

А с также всех, кто полевели,

И похвалялся: «Не угас

Дух рыцарства и донкихотства!»

(Но спесь помещичья подчас

Скрывается за благородством.)

И если так порассуждать,

То станет ясного яснее:

Товарищами называть

Друг друга могут лишь плебеи.

«Чтоб я однажды замарал

Себя подобным обращеньем!..»

Любой «товарищ» вызывал

Не только ненависть – презренье.

3

Победным маршем упоён

И убеждён, что правда – в силе,

Елизаветин мнил, что он –

В рядах спасителей России.

Месили по дорогам грязь

Копыта, сапоги, колёса.

Белогвардейцы, веселясь,

Покуривали папиросы:

«Английские!» – «Какой табак!» –

«Бывало, до войны в столице…» –

«Не вспоминайте!..» – «Просто так…» –

«Теперь у некоторых лица

Подобны скомканным листам

С гербами избранных фамилий…» –

«Товарищам большевикам

Конец, как в скверном водевиле». –

«Я с отрочества убеждён:

Нельзя России без порядка».

И каждый честью начинён,

Как начинён снаряд взрывчаткой.

Не ради славы полковой

И похотливой дамской лести –

За честью шли бесстрашно в бой.

Но и гуляли честь по чести:

«По-лермонтовски, господа!

Черкешенка, бурлящий Терек». –

«Гори, гори моя звезда…»

Любой зелёный офицерик –

Не по летам бывалый хват.

За неимением бильярда

Рубились в карты все подряд:

Дворяне, купчики, бастарды.

А если раздобыть вина –

«Пирушка, господа, пирушка!»

Тут верховодил допоздна

Штабс-капитан Георгий Мушкин,

За картами – неотразим.

И кокаиновой медузой

Устало плавала Лизи

Вокруг картёжного союза:

Салонной жизни лишена,

Коктейля декадентских зелий,

Но и без этого она

Служила в чине штабс-мамзели.

«Лизи, идите же сюда!» –

И сразу звякали бутылки.

«Ох, я устала, господа,

Всё комплименты да ухмылки! –

Она, к кому-нибудь подсев,

В чаду табачного тумана

Уже слегка осоловев,

Манерничала ресторанно,

Поправив дамский аксельбант. –

Ах, Мушкин, вы галантный франтик!

Шампанского! Мечите банк,

Мой белокурый адъютантик!»

4

И как-то вечером, устав

От шуток, сальностей и сплетен,

Лизи и карточных забав,

Скучающий Елизаветин

Арсений вышел на крыльцо

В полузастёгнутой шинели.

Дохнуло сыростью в лицо,

И он услышал: «Неужели

Не знаешь? С красными Сергей». –

«Не может быть!.. Но как такое

Произошло? Андрей, Андрей…

Не может быть. Господь с тобою.

Чтоб от расстрела, от тюрьмы…

А наше общее прощанье…» –

«А я предчувствую, что мы

Однажды встретимся…» Молчанье.

Арсений хмыкнул: «Что за вздор!

Какие детские игрушки!..»

Но только этот разговор

Подслушал и проныра Мушкин.

И он воспринял всё всерьёз,

В слова и паузы вникая.

И «с честью, доблестно» донёс,

Долг офицера выполняя:

«Мне неудобно говорить,

Но я… Но я почти случайно

Услышал… Должен доложить,