Свободная любовь. Очарование греха

Вассерман Якоб

Она прижалась щекой к голове Ангелуса; умные карие глаза собаки благодарно и преданно блестели в темноте.

6

Был необыкновенно жаркий вечер. Рената гуляла с двумя девицами по берегу реки. Гретхен предложила идти купаться. Рената колебалась, говоря, что скоро совсем стемнеет, но девушка, горячо обнимая и целуя ее, продолжала настаивать. Ренату пугала чувственность этого молодого существа.

— На реке так страшно вечером, — сказала она.

— Но

ведь сегодня мы свободны, фрейлейн Рената! Старики возвратятся только с ночным поездом. Ну пожалуйста, пойдемте купаться!

Фанни-Элиза спустилась с холма, где рвала цветы. Ей тоже понравилась затея Гретхен. Рената хотела вернуться домой и взять купальные костюмы. Но Гретхен и слышать не хотела.

— Пока мы будем ходить туда и назад, станет совсем темно. Мы будем купаться без костюмов! — возбужденно кричала она. — И вы посмотрите, такое ли у меня красивое тело, как у Евы на вашей картинке, фрейлейн Рената. В купальне нас никто не увидит. Фанни-Элиза, представь, мы будем купаться ночью и без костюмов! О, как душно!

Это было действительно нечто новое, непривычное, и Фанни-Элиза согласилась. Рената молча последовала за ними. Фанни-Элиза рассказывала своим вибрирующим голосом, как однажды цыганка предсказала ей, что она утонет, купаясь в море. Конечно, это была ложь.

Кругом не было ни души. Только вдали по дороге шел крестьянин с лохматой собакой, силуэт которой напоминал какое-то сказочное чудовище.

Гретхен разделась с лихорадочной поспешностью и вскоре стояла голая на теплом песке. Фанни-Элиза раздевалась медленно. С тем же мечтательным видом могла она намазывать маслом хлеб. Гретхен, улыбаясь, раскачивалась и разводила руками, точно танцовщица. Фанни-Элиза, раздевшись, легла на траву. У нее было более красивое тело, но фигура Гретхен обладала прелестью чего-то незаконченного и детской плавностью линий.

— Ах, как чудно! — восхищалась Гретхен.

— А вы боитесь воды, фрейлейн Фукс? — насмешливо спросила Фанни-Элиза.

Рената покраснела и начала раздеваться.

— Если бы нас увидел теперь какой-нибудь мужчина, — прошептала Гретхен, — например, твой жених, Фанни-Элиза…

— Не говори глупостей, малютка, — с досадой сказала Фанни-Элиза и величественно стала спускаться по лестнице в воду. Гретхен последовала за сестрой.

На небе уже появились звезды, и поднималась луна.

— О, фрейлейн Рената! — с восторгом воскликнула вдруг Гретхен, глядя на Ренату, которая, отвернув лицо, неподвижно стояла на берегу. Ее восхитительное тело было точно из белого мрамора, и все линии его были таинственны и прекрасны. Фанни-Элиза стояла на лестнице и мрачно смотрела на Ренату.

Никогда не испытанная страстная жажда свободы овладела Ренатой, жажда блеска, власти, богатства, триумфов, жажда жизни. Ей казалось, как будто вместе с одеждой она сбросила с себя все цепи, все узы прошлого. Сердце ее усиленно билось, она закрыла глаза, как бы для того, чтобы защититься от роившихся вокруг видений.

В ту минуту как Рената вошла по колено в реку, Гретхен громко вскрикнула, спряталась до самого подбородка в воду и устремила полные ужаса глаза в угол, где осторожно отодвинулась доска и в отверстии показалось лицо, при виде которого Рената вздрогнула, точно охваченная ледяным дуновением. Несмотря на темноту, она узнала Петера Граумана.

XIV

1

«Милая Ирена! Не могу выразить, как меня обрадовало ваше письмо, хотя в нем всего несколько строчек. Маленькая керосинка, о которой вы спрашиваете, стоит в шкафу на верхней полке. В последнее время я уже не варила на ней, потому что это слишком хлопотно. Не стоит тратить так много труда из-за пяти минут еды. Вы спрашиваете, как мне живется. У меня не хватает духу рассказать вам всю правду. Я веду ужасное существование. Единственное милое существо, которое

у меня есть, это моя собака. Я разговариваю с ней, и она понимает меня! Будь что будет, но оставаться здесь я не могу. Я имею привычку не запирать на ночь свою комнату. Позавчера просыпаюсь — была лунная ночь — перед моей кроватью стоит господин Замасса и лепечет какой-то жалкий вздор. Я чуть не умерла от страха и от злости; к тому же прежде всего я должна была успокоить собаку, которая хотя и не лаяла (как она умна!), но приняла очень угрожающий вид. Жена его глупа и вульгарна; она всячески старается заставить меня уйти, но прямо отказать не решается из уважения к той особе, которая меня рекомендовала. Мне кажется, им больше всего не нравится то, что я молчалива; им хотелось бы иметь веселую компаньонку. Девушки, к которым меня взяли, испорченные создания и вдобавок ненавидят меня. Я продала немногие из остававшихся у меня драгоценных вещей и берегу эти деньги на черный день; но что будет, когда кончатся и они, я не могу себе представить. Ни одна порядочная девушка не вынесла бы долго того, что выношу я. Здесь нет ни одного человека, которому можно было бы подать руку и не пожалеть об этом. Милая Ирена, вы, конечно, слышали, что люди болтают обо мне и Гудш-тикере, поэтому и письмо ваше так холодно. Но это клевета. Мы были только друзьями, и ничего больше. Я говорю это вовсе не для того, чтобы вы меня защищали, мне только хочется, чтобы вы знали правду и верили мне. Я забыла у вас в мастерской свои желтые летние башмаки, пришлите мне их, пожалуйста.

Преданная вам Рената».

«Уважаемая фрейлейн Фукс!

Я получила ваше письмо и очень сожалею, что вам не посчастливилось с местом. Керосинку я нашла, башмаки отправила сегодня по вашему адресу. Что касается последнего пункта вашего письма, то, извините, я не могу этому поверить. Мне странно, что вы отрицаете то, что очевидно. Доказательства слишком красноречивы, даже если бы Гудштикер не проводил у вас половину ночей. Простите, что я говорю так откровенно, но вы сами этого хотели. Вы должны крепко взять себя в руки, иначе с вами будет плохо. Все говорят о вас дурно. Так жить нельзя. Желаю вам всего лучшего.

Ирена Пунчу».

Прочитав письмо, Рената долго еще держала его в руках. Незаметно подкравшаяся Фанни-Элиза насмешливо спросила:

— Вы получили объяснение в любви?

Губы Ренаты судорожно передернулись, как будто она ощутила горечь во рту. Она выдернула из-за пояса сорванную утром розу и бросила ее на землю, а проходя назад по дорожке, растоптала ее.

— Гроза приближается! — крикнула из окна виллы Гретхен.

Служанка побежала снимать висевшее на заборе белье. Над лесом сверкнула фиолетовая молния, листья зашумели; мимо ворот сада проехал тяжело нагруженный сеном воз, наверху которого сидела крестьянка.

Следя глазами за уезжавшим возом, Рената вдруг увидела за углом изгороди Петера Граумана, который с изысканной вежливостью махал широкополой шляпой. Она испугалась, потому что явившееся тогда в отверстии купальни лицо начала уже считать плодом своей фантазии. Но сейчас Грауман действительно стоял здесь, со своей козлиной бородкой и серьезным лицом. Почти помимо своей воли Рената подошла ближе.

— Я бесконечно счастлив приветствовать вас здесь. — И Грауман протянул ей через забор руку.

— Как вы сюда попали? — почти беззвучно произнесла Рената.

— У меня есть брат, который морфием, абсентом и любовью довел себя до ужасного состояния, и я привез его сюда к доктору Будгеру, своему приятелю. Смотрите, отсюда видна крыша его заведения и несколько окон с решетками. Как вы поживаете, фрейлейн?

— Очень скверно.

— Вот как! Это только доказывает, что вы не умеете пользоваться капиталом, находящимся в вашем распоряжении.

— Что вы хотите этим сказать? — недоверчиво спросила Рената.