Свободная любовь. Очарование греха
Шрифт:
— Можно везде построить свою собственную церковь.
— Когда человек силен, да.
Наконец они вышли на маленькой станции, от которой нужно было еще добираться на лошадях. Молча ехали они по широкой равнине, освещенной заходящим солнцем. За пересохшей наполовину рекой показалась гора с развалинами замка на вершине. С равнины дул прохладный ветер; кругом была глубокая тишина. Мириам дрожащими руками расплатилась с кучером.
— Куда же нам идти? — прошептала она.
Справа, примыкая к самым развалинам, ютилась какая-то старинная постройка с убогими окнами. Навстречу им из-за кустов вышла девочка.
XVII
На лужайке за забором стояла крестьянка, окинувшая испытующим взглядом вошедших в калитку девушек. Голова ее была закутана платком, лицо поражало своей интеллигентностью и подвижностью.
— Кто из вас его сестра? — спросила она строгим голосом и прибавила, обращаясь исключительно к Мириам: — Он целый день ждал вас, был очень нетерпелив и не хотел ничего слушать, что я ему ни говорила.
— Проводите нас к нему, — сказала Мириам и обеими руками схватила руку крестьянки.
— Он сейчас спит, и вам придется подождать. Если угодно Богу, то, может быть, вы прождете целую ночь.
— Но я хочу посмотреть на него.
— Не стоит. От взгляда человек может проснуться. Если вы голодны, то у меня есть суп, черный хлеб и масло.
— Где же он? Где Агафон? — допытывалась Мириам, со страхом глядя на крестьянку.
— Он наверху, в башне. Стены там в два метра толщиной. Никакие звуки туда не доходят.
— Скажите, каким образом Агафон попал сюда? Где доктор и что он думает? Надеется ли, что Агафон скоро поправится?
— Вы очень о многом сразу спрашиваете, не знаешь, на что и отвечать. Кого это вы с собой привезли? — Она указала на Ренату, неподвижно сидевшую на скамейке под грушевым деревом.
— Это моя подруга. Я боялась ехать одна.
— Верно, вдвоем веселее. Теперь я принесу вам поесть, а после мы можем еще побеседовать.
Необычайная решительность во всем, что говорила эта женщина, пугала Мириам. Она посмотрела ей вслед, когда та удалялась твердыми уверенными шагами, и села рядом с Ренатой, безмолвно смотревшей на едва различимые в сумраке очертания развалин. Крестьянка вернулась, неся стол, на котором был приготовлен ужин.
— В избе жарко и тесно, — сказала она. — Спать вам придется на сеновале поочередно; одна будет спать, а другая сидеть рядом с ним. Это хорошо, что вас двое. Марика! — крикнула она. — Принеси сюда фонарь.
Девочка, которая встретилась им на горе, принесла фонарь, чуть заметно улыбнулась и упорхнула, как робкая птичка.
Крестьянка придвинула к столу стоявшую под деревом кадку и села на нее.
— Так что же с Агафоном, фрау? — прошептала Мириам, вся дрожа.
— Можете меня звать фрау Вильмофер, — спокойно заметила крестьянка. — Он пришел сюда три дня тому назад. (Рената заметила, что эта женщина никогда не называла Агафона по имени.) Мы с ним уже старые знакомые; могу сказать, что полтора года тому назад он спас Марике жизнь. Марика заболела, это было в декабре, и выпало столько снега, сколько не выпадало лет двадцать. Мне было ни за что не дойти до города, да и Марику нельзя было оставить. Я лежала на полу и плакала, потому что Марика уже не шевелилась. Уже четыре недели я не видела ни одного человека, кроме водовоза, который каждые два дня привозит нам воду, так как здесь нет колодца.
— Что же сказал доктор?
— Что-то по-латыни и покачал головой. Впрочем, он скоро должен прийти. Он приходит утром и вечером в девять часов. Это добрый человек, и он любит своих больных.
— Но почему теперь никого нет с Агафоном?
— Он попросил, чтобы мы ушли. Не хотел, чтобы даже Марика оставалась с ним.
Около забора раздались тяжелые шаги, заставившие всех троих прислушаться.
— Доктор, — сказала крестьянка.
Доктор подошел и раскланялся с комической важностью.
— Ну вот, очень хорошо, очень хорошо, что вы приехали, — сказал он.
— Скажите, что такое с братом, доктор? — спросила Мириам, едва удерживаясь от рыданий.
— Перерождение сердца, фрейлейн, — с печальным лицом ответил доктор.
— Это опасно? Прошу вас, скажите правду!
— Правда очень печальна, фрейлейн. Его сердце слишком изношено. Такое сердце тает, как снег в мае.
— И ничем нельзя помочь?
— Помочь? Нет, фрейлейн.
— А если пригласить знаменитого врача?
— О, фрейлейн, во-первых, знаменитый врач не всегда еще означает хороший врач. А во-вторых, откуда он возьмет новое сердце?
Мириам закрыла лицо руками.
— Проводите меня к нему, — простонала она. — Я здесь уже целый час, а меня все удерживают. Я хочу его видеть.
— Пройдите наверх, фрау Вильмофер, — сказал доктор. — Посмотрите, проснулся ли он, и, если проснулся, подготовьте его.
— Когда он не спит, господин доктор, то зажигает свечи.
Как раз в эту минуту осветились три окна на каменной стене. Мириам вздрогнула. Фрау Вильмофер ушла, доктор посмотрел ей вслед.
— Золотое сердце, — сказал он, видимо желая отвлечь мысли обеих мрачно молчавших девушек. — Сама она из богатой семьи, но вышла замуж за крестьянина, бедного, как Иов. Интересная судьба, сильный характер.
Ни Мириам, ни Рената не слушали его. Фрау Виль-мофер вышла из ворот и сделала знак рукой. Мириам слабо вскрикнула и бросилась к ней. Доктор медленно поплелся следом, тяжело вздыхая.
Рената осталась одна под темным небом, с шумящими вокруг деревьями. Она слышала удары своего сердца, и в уме ее не было никаких воспоминаний. Ее не удивляло то, как она сюда попала; ей казалось, что она уже давно сидит здесь под этими деревьями.
— Рената, идите сюда, — вдруг прошептала возле нее Мириам и повела ее по каменной лестнице в башню. Лестница была так узка, что двое с трудом могли идти рядом; пахло плесенью. Ренате казалось, что никогда еще она не поднималась так высоко. Мириам уже овладела собой и была удивительно спокойна. На пороге стояла Марика с торжественным выражением на прелестном розовом личике. Мириам подвела Ренату к постели и сказала:
— Вот Рената.
Рената протянула руку и почувствовала в своей другую, мягкую, сухую руку. В глазах у нее потемнело.