Свободная любовь. Очарование греха

Вассерман Якоб

Когда все были готовы, господин Пипенцан стучал в дверь и кричал:

— Мадам, искусство призывает вас!

Рената садилась за старый, разбитый рояль и играла вальсы, марши, попурри из опереток. Зал наполнялся публикой, воодушевление которой возрастало в зависимости от числа выпитых кружек. Рената сидела в голубоватых облаках дыма и играла, играла.

Но она не могла существовать на те деньги, которые получала как член пипенцановской капеллы, в особенности зимой, когда топливо стало дорогим. Рената очень боялась холода и скорее готова была голодать, чем мерзнуть.

В голове Ренаты неотступно стояла мысль о том, как ей избавиться от нужды и холода.

Случайно она вспомнила, что фабрика, для

которой она когда-то разрисовывала веера, находится в Вене, и однажды утром отправилась туда. Ее приняли ласково, сожалели, что тогда в Мюнхене она так внезапно перестала рисовать для них. Работы на дом они в этом сезоне не дают, но не желает ли она заниматься здесь, в художественной мастерской при фабрике? Новых образцов сейчас не требуется, но она может копировать дюжинами уже имеющиеся. Конечно, много платить они не могут, так как этого рода промышленность теперь в упадке.

Рената рассчитала, что того заработка, который она будет иметь здесь, и вечернего как раз хватит на жизнь и что если она будет очень прилежна, то может даже делать сбережения.

С этого дня вся жизнь ее была строго размерена: с восьми до двенадцати и с часу до шести она рисовала, а с восьми до одиннадцати ночи играла на рояле. Благодаря такому распорядку она значительно экономила на дровах и угле; в огромной мастерской со стеклянной крышей было довольно тепло. Она сидела за маленьким столом, расставив перед собой пузырьки с красками, и неутомимо работала. Кроме нее, здесь не было ни одной женщины; она была первая и единственная. Художники пытались завязать с нею знакомство и приставали к ней то с вежливыми, то с двусмысленными разговорами, но она оставалась неизменно невозмутимой и холодной, и они вскоре прекратили свои попытки, ограничиваясь по отношению к ней только почтительным поклоном.

Усталости Рената на первых порах не чувствовала. Рабочий день проходил незаметно. Правда, иногда по вечерам Рената долго не могла сомкнуть глаз, несмотря на то что, когда раздевалась, ее сильно клонило в сон.

Фабрика располагалась далеко. Туман и снег, снег и туман. Весь мир казался одним сплошным снежным полем. Этот час пути был самым тяжелым для Ренаты; впереди предстоял еще целый день. Стук колес и свист ремней на нижних этажах, пронзительный скрип пилы, запах клея и красок, торопливая беготня рабочих, сотни девушек-работниц, с нетерпением ожидавших обеденного колокола, — все это наводило уныние на Ренату. Никто здесь, казалось, не сознавал, что живет, и у всех был единственный идеал — воскресенье. Но Рената боялась воскресенья. Дважды она была в церкви, один раз в музее. Долго ходила она из зала в зал, ничего не видя, и пришла домой гораздо более уставшая, чем в будни. В следующее воскресенье она пошла на фабрику, хотя и знала, что там работает один только бухгалтер. Беспомощно бродила она по всем этажам; везде было чисто прибрано, и все предметы аккуратно сложены, как будто предстоял целый ряд праздников. Только в монтировочной Рената встретила одну работницу. Это была Фанни-кружевница, бледная, чахоточная девушка; ее звали кружевницей, потому что она заведовала кружевами, которые пришивались к веерам.

— Вы кого-нибудь ищете, фрейлейн? — ласково спросила Фанни, не выказывая особого любопытства.

Рената испугалась и не знала, что ответить.

— Здесь теперь нет ни души, и наверху все заперто. Что вы собираетесь делать сегодня после обеда?

— Не знаю. Обычно я сижу дома и ничего не делаю.

— Хотите, пойдем вместе на прогулку?

— Охотно, только возьмем с собой мою собаку.

— У вас есть собака? Ах, я всегда мечтала иметь собаку, но этой мечте никогда не суждено осуществиться…

— Почему же?

— Потому что я скоро умру. — Она немножко изменилась в лице и выразительным жестом указала на свою грудь. — Но не думайте, что это

меня печалит, — шутливо сказала она, заметив сострадательный взгляд Ренаты. — Вместо меня здесь будет кружевница Мари или Анна, и только…

После обеда Рената отправилось гулять с Фанни-кружевницей. Девушка всю дорогу рассказывала ей разные незамысловатые истории, а Ангелус, как в былые времена, весело бегал неподалеку от них. Он стал теперь серьезнее, как и подобает субъекту, имеющему позади солидный жизненный опыт. Пес сильно отяжелел от сидячей жизни, и даже самая прелестная собачья барышня не могла рассеять его мрачного равнодушия. Ренате было непонятно, как Фанни, ничего не получившая от жизни, могла с веселой улыбкой смотреть в лицо смерти.

Они отправились в Шенбруннский парк и гуляли там до сумерек, а когда начало темнеть, вышли на узкую, тихую улицу предместья с маленькими домиками и палисадниками.

— Где мы? — спросила Рената.

— Здесь живет моя мать. Вы непременно должны зайти к нам и выпить чашку кофе.

В эту минуту навстречу им шла молодая девушка. Увидев Ренату, она с изумлением и радостью протянула ей обе руки. От быстрой ходьбы и от волнения она совсем не могла говорить. Рената с своей стороны безмолвно смотрела в милое, молодое, пылающее лицо.

— Мириам! Иди скорей! — раздался чей-то нетерпеливый голос из дома, около которого они остановились, и Мириам, пожав Ренате обе руки и пробормотав: — Приходите! Пожалуйста, приходите поскорей! — поспешила на зов.

Когда Рената пошла дальше, ей казалось, что она видела сон. Фанни глядела на нее с выражением недоверия и робкой преданности.

3

Они сидели за столом; маленькая керосиновая лампочка освещала небольшой круг, вся остальная комната была в тени. Около стола суетилась маленькая старушка, постоянно раскрывавшая беззубый рот, что, вероятно, означало у нее улыбку; в речах Фанни, равнодушно, даже презрительно говорившей о будущем, уготованном ей судьбой, Ренате виделась бравада, и это вызывало антипатию к кружевнице. Девушка вынула из маленькой шкатулки выцветшую фотографию своего умершего жениха и показала ее Ренате.

— Не правда ли, красивый мужчина? — спросила Фанни, доверчиво кладя руки на плечи Ренаты.

Рената взглянула на часы и испугалась.

— Мне пора идти, — сказала она, вставая.

— Пора идти? Куда же?

Рената промолчала. Фанни сделала злое лицо и стала преувеличенно вежлива со своей гостьей. Рената сухо поклонилась ей и вышла, не подав руки. Нужно было спешить в «Зеленый остров».

— Вы опоздали, фрейлейн, — кисло сказал ей Пи-пенцан. — Искусство не может ждать.

С этого дня настроение Ренаты изменилось; работа стала тяготить ее. Вдруг почему-то ей стало ясно, что путь, по которому она шла, не ведет к цели. Глубокое изнеможение зачастую овладевало ею уже в середине дня, и краски на полукруглом куске материи, лежавшем перед ней, начинали расплываться. В ушах звучали навязчивые мотивы, которые она играла вчера; лица людей имели вид бледных рисунков на серой стене. С туманом в голове тащилась она вечером в «Зеленый остров», а когда возвращалась ночью домой, переполнялась возмущением, сильнее которого была только усталость.

Так прошла еще неделя. В воскресенье, едва только начало светать, Рената встала с постели и, не одеваясь, села у окна. Но скоро она озябла и затопила камин. Ангелус следовал за каждым ее шагом, как будто чего-то ждал или опасался. Он, казалось, спрашивал: отчего так утомлена его госпожа? Отчего не разговаривает с ним, отчего так бессильно висят ее руки, отчего с губ не сходит горькое выражение?

— Поди сюда, Ангелус, — сказала Рената. Собака положила голову к ней на колени и больше не двигалась. Волосы Ренаты упали за спинку стула и спускались почти до пола.