Свободное радио Альбемута (сборник)
Шрифт:
— Себя.
Теперь он расхохотался.
— Кому? Водителю грузовика, который не имеет никакого…
— «Кока–кола» — это капиталистическая монополия, как и телефонная компания. Тебе известно, — темные глаза Донны сверкнули, — что формула изготовления кока–колы засекречена и веками передается из рук в руки в одной семье? Где–то в сейфе хранится запись этой формулы. Интересно где… — задумчиво добавила она.
— Твоим дружкам–головорезам ни в жизнь не найти.
— На кой черт нужна эта формула, если сколько хочешь можно утащить с их грузовиков?! У них уйма грузовиков. Куда ни плюнь — везде грузовики с кока–колой, причем еле–еле тащатся. А я, как только выпадает случай, еду следом. Они прямо бесятся от злости.
Донна улыбнулась Арктору таинственной, милой и лукавой улыбкой, словно пытаясь заманить его в свой странный мир, где она плетется и плетется за каким–нибудь грузовиком, а потом, когда грузовик останавливается, просто крадет все, что там есть. Не потому, что она прирожденный вор, и даже не из мести. Просто она так насмотрится на ящики с кокой, что наперед решит, как ими распорядиться… Она тогда под завязку загрузила свою машину — не нынешнюю малолитражку, а ту большую, что потом разбила, — ящиками с кокой и целый месяц пила сколько хотела с дружками, а потом…
Потом сдала посуду понемногу в разные магазины. «Что ты сделала с пробками? — спросил он однажды. — Завернула и спрятала в бабушкин сундук?»
«Выбросила, — мрачно ответила она. — На что они нужны? Теперь нет никаких рекламных акций с лотереей, ничего полезного…»
Донна вышла в соседнюю комнату и вскоре вернулась с несколькими пластиковыми мешками.
— Хочешь пересчитать? Тысяча ровно. Я их взвесила на электронных весах перед тем, как платить.
— Ладно, нормально. — Арктор взял пакеты, отдал деньги и подумал: вот, Донна, теперь я еще раз могу тебя заложить, но, наверное, не заложу никогда, потому что в тебе есть что–то чудесное, радостное и полное жизни, и я не решусь это уничтожить.
— Можно мне взять десяток? — попросила Донна.
— Десяток? Десяток таблеток? — Он открыл пакет и отсчитал ей ровно десяток. А потом десяток для себя. Завязал пакет и отнес к своему плащу в прихожей.
— Представляешь, что придумали в музыкальных магазинах? — возмущенно начала Донна, когда он вернулся. Таблеток нигде не было видно, она уже упрятала их в загашник.
— Забирают, — сказал Арктор. — За кражу.
— Да нет, за кражу всегда забирали. А теперь… Ну, ты знаешь, выбираешь кассету или диск, подходишь к продавцу, и тот отлепляет ярлычок с ценой. Так что ты думаешь?! Я чуть не накололась. — Она плюхнулась в кресло, улыбаясь в предвкушении кайфа, и достала завернутый в фольгу маленький кубик, в котором Арктор сразу распознал хаш. — Оказывается, это не просто ярлычок. Там есть крошечка какого–то сплава, и, если ты обошел продавца и идешь к двери, начинает реветь сирена.
— И как же ты «чуть не накололась»? — улыбнулся он.
— Передо мной одна соплячка пыталась вынести кассету под пальто. Заревела сирена, ее заграбастали и сдали копам.
— Сколько _у_тебя_ было под пальто?
— Три.
— А в машине — наркотики? — спросил Арктор. — Если б тебя взяли за кассеты, то обшмонали бы и машину, а потом пришили тебе еще и хранение. Причем спорю, что ты делаешь это не только здесь, ной…
Он хотел сказать: «И там, где тебе не могли бы помочь знакомые из полиции». Но не сказал, потому что имел в виду себя. Если Донна попадется, он из кожи вон вылезет, чтобы ей помочь. Однако ему ничего не удастся сделать в другом округе… В голове закрутился глюк, настоящее шугало: Донна, подобно Лакмену, умирает, и всем, как Баррису, плевать. Ее запрячут в тюрьму, и там ей придется отвыкать от препарата «С», просто так, без всякой помощи. А поскольку она еще и торгует, да плюс воровство, то сидеть ей долго, и там с ней много чего случится, разные ужасные вещи, так что выйдет она совсем другой Донной. Нежное, участливое выражение, которое он так любит, преобразится бог знает во что, но в любом случае во что–то пустое и слишком часто использованное… Она превратится в НЕЧТО. Рано или поздно такое случится со всеми — но она… Арктор не хотел дожить до этого дня.
— Когда есть хаш, я обо всем забываю. — Донна достала свою любимую самодельную керамическую трубочку, похожую на ракушку, и посмотрела на Арктора широко раскрытыми, лучистыми и счастливыми глазами. — Садись. Я тебя подзаряжу.
Арктор сел, а Донна поднялась, раскурила трубку, подошла не спеша, наклонилась и, когда он раскрыл рот — _словно_птенец, мелькнула мысль, — выдохнула в него струю серого дыма. Она наполнила его своей горячей, смелой, неиссякаемой энергией, которая в то же время успокаивала, расслабляла и смягчала их обоих.
— Я люблю тебя, Донна, — сказал Арктор.
Такая «подзарядка» служила им заменой секса и, возможно, была даже в чем–то лучше, чем секс. Что–то очень интимное и очень странное… Сначала она «заряжала» его, потом он ее. Равноценный обмен, пока не кончится хаш.
— Да, ты меня любишь. — Она мягко рассмеялась и села рядом, чтобы наконец затянуться из трубки самой.
Глава 9
— Эй, Донна, — произнес он. — Тебе нравятся кошки?
Она моргнула: ее глаза были красными и воспаленными.
— Гадкие маленькие твари. Движутся очень низко над землей.
— Не над землей. По земле.
— Гадкие… Гадят за мебелью.
— Ладно, а маленькие весенние цветы?
— Да, — ответила она. — Это я понимаю — маленькие весенние цветы. Желтенькие. Появляются первыми.
— Самыми первыми, раньше всех.
— Да. — Донна отрешенно кивнула с закрытыми глазами. — Потом на них наступают, и все… их нет.
— Ты меня чувствуешь, — умилился он. — Ты понимаешь меня — всего, без остатка.
Она откинулась назад, отложив выкуренную трубку. Ее улыбка медленно погасла.
— Что не так?
В ответ она лишь покачала головой.
— Ничего.
— Можно, я обниму тебя? Я хочу приласкать тебя. А? Приголубить.
Донна заторможенно перевела на него темные расширенные зрачки.
— Нет. Нет! Ты урод.
— Что?
— Нет! — резко выкрикнула она. — Я много нюхаю коки. Мне надо быть сверхосторожной, потому что много коки!
— Урод?! — ошеломленно повторил он. — Да пошла ты!
— Оставь в покое мое тело, — не сводя с него взгляда, прошипела Донна.
— И оставлю. — Арктор вскочил на ноги и попятился. — Уж не сомневайся. — Внутри все клокотало, хотелось вытащить револьвер и прострелить ей башку, размазать ее по стенке… А потом, так же внезапно, ярость и ненависть, вызванные гашишем, прошли. — Черт побери… — безжизненно выдохнул он.
— Не люблю, когда меня лапают. Мне приходится быть начеку, слишком много коки… Когда–нибудь я перейду канадскую границу с четырьмя фунтами коки — засуну себе прямо туда… Скажу, что я католичка и девственница, и они не посмеют… Ты чего? — встрепенувшись, спросила она.