Свод
Шрифт:
Дым поднимался в небо чёрным столбом. Пламя поднималось выше вековых лип, стоявших вдоль тёмной аллеи, ведущей от дома Патковских к опушке леса, и дальше к Мельнику. Сотня, несолоно хлебавши, уходила прочь. Четверо лошадей, да упавшая в обморок девица, вот и вся добыча людей Простова в этот раз.
— Далась она тебе, — недовольно стенал Ёзеф, косясь на почерневшее от сажи лицо девушки. — Того и гляди, снова свалится с лошади. Хоть бы руки ей развязал…
— Нельзя, — сухо ответил Степан, — привязанной ей труднее и падать, и глупости делать. Кто знает, что там дальше будет? Сейчас придёт в себя окончательно, и начнётся…
— Я про то и говорю, — согласился Кравец, — начнётся. Дал бы лучше хлопцам ей натешиться, да после того отправил вслед за матерью. …Лучше бы коров прихватили. Жрать-то что-то надо?
— Коров с собой не угонишь, а еду в Мельнике возьмём. Что-то ты, Ёзеф, размахался? Что проку безвинных бить да резать? Мы ведь люди военные, не забыл? К нам никто с мечом не приходил, а то, что дано задание, так в нём ничего не сказано про то, чтобы баб да девок портить. Здесь с нами никто не воюет. Подумай сам. Бросили бы её, панночку эту, сгорела бы вместе с домом. Неужели не жалко? Ведь жалко? Эх, нельзя так, по злобе. Куда ей теперь идти? С твоей подачи у неё никого на всём белом свете не осталось. Добро, хоть сама жива. А так, глядишь, ещё выторгуем за неё у молодого пана что-нибудь. И род дальше пойдёт, и беда вскоре забудется. Крестьяне же сказали, что этот Война на ней жениться собирается…
— Выторгуем, как же. — Стал успокаиваться Ёзеф. — Как бы тот молодчик не взбеленился.
— Вот и я тебе о том же толкую, — подчеркнул правильность сказанного ранее Простов, — зачем зря кровь лить? У нас иная задача.
— Не знаю, — вздохнул Ёзеф, — что-то на меня нашло. Думал заживо сгорю, если та бешенная баба стремя не отпустит. Она-то, мать этой, — Кравец кивнул в сторону Сусанны, — покрасивше будет. У этой только личико-то и ничего. А так, худая, рыжая, вся в саже и дымом провоняла. С тем чёрным приданным, что ей теперь осталось от родительского дома, наверное, и этот молодой подпанок её брать не захочет. Слушай, — снова стал заводиться Ёзеф, — я вот понять не могу, с чего это ты такой добрый стал, за род их печёшься? Знаешь, Степан, у меня сегодня расклад иной. Уж верь мне, за пустую трату времени, да за то, что столько вёрст отмеряли, с того мельницкого пана я возьму всё, что захочу.
— Сначала то, — холодно ответил на высокомерные речи помощника Простов, — что я скажу. Умерь свой пыл, а то кичишься, как старый татарин? Ты прежде излови мишку, а уж тогда попробуй с него шкуру содрать! — Сотник косо посмотрел на осаженного его жёстким ответом и притихшего Ёгана. — Устали мы, — внезапно сменил он тон, — натаскались по чужим землям, скоро не то чужим, друг другу глотки рвать начнём за золото, да за камни.
По мне, так ну его этот Мельник. Повторяю, в тайном царёвом Указе ничего не сказано про то, чтобы литовские роды последней крови лишать. Всё остальное, что там отображено мы уж расстарались и сделали получше иных наших, это уж поверь мне. Эх, — горько выдохнул Простов, — точно говорю, устали мы. Видать, и правда, парень, пора нам поворачивать ветрила обратно…
Война с помощью Казика с трудом взобрался в седло, сказывались и потеря крови, и практически неподвижная рука, и бессонная ночь. Пан, морщась, устроился в седле и уже через миг, сопровождаемый верным слугой, стрелой вылетел за ворота. Одним махом они перелетели небольшой каменный мостик, и пошли к Патковицам намётом, напрямую через поле.
Одетый в один рукав камзол пана, надувался встречным ветром, словно пузырь и беспощадный холод жадно вцепился зубами в его свежую рану. Якуб прижимал к себе перевязанную руку, она болела, отводил в сторону, она болела. Когда же он, не зная, как бороться с нарастающей болью, хлестнул коня и понёсся так быстро, что ветер стал закладывать ему уши, нестерпимая и беспощадная, она едва не свела его с ума. Наконец, не в силах больше терпеть, Война приструнил коня, и пустил его шагом. Казик, что отстал от пана, догнал его и выкрикнул, указывая куда-то вперёд:
— Там людзі...!
Якуб выпрямился и приподнялся в седле. Его взгляд ясно различал движущийся навстречу вооружённый отряд. Пан и слуга переглянулись, понимая, что их тоже заметили. В чистом поле да в свете восходящего солнца, в этом можно было быть уверенным наверняка. Собравшись с мыслями и наскоро всё взвесив, Война рассудил так: «если уж бежать от судьбы смысла нет, то значит, нужно двигаться к ней навстречу».
Они съехались лицом к лицу прямо посреди поля. Вот уж воистину: «лес — батюшка, там каждая хворостинка схоронит, а в поле и за вековым деревом не спрячешься, всё видать». Война ещё издалека заметил среди движущихся навстречу всадников связанную Сусанну. У него было время оценить создавшееся положение и как ни крути, картина выходила незавидной. Из Казика вояка неважный, а здесь даже с умельцем Сводом было бы крайне сложно и пленницу освободить, и самим невредимыми уйти.
Незнакомцы остановились в двадцати шагах. Война тоже не рискнул приближаться ближе и, развернув свою лошадь боком, застыл на месте. Тогда из плотных рядов непрошенных гостей выехал всадник.
— Что пан? — Самодовольно выкрикнул Хмыза. — Что ни говори, а для нас с тобой эта земля со свиной пятак, это я, Базыль! Вот и встретились. Видишь, как бог всё поровну делит? Теперь сила за мной и я с тебя за всё спрошу, за каждого убиенного моего человека, за свою пролитую кровь, за то, сильно ли неволил сестру мою. Глядишь, доведётся тебе сегодня ещё холопу и сапоги лизать…?
Люди притихли. Базыль ждал ответа, а Ёзеф и Степан, смекнув, кого послала им судьба, до поры безучастно молчали, изучая молодого пана.
Бледный, раненый, он едва держался в седле.
— Ну, — чувствуя позади себя мощную поддержку, давил Базыль, — что молчишь?
— По мне уж лучше молчать, — с дрожью в голосе ответил Война, — чем, заручившись чьей-то поддержкой, гавкать посреди поля, как голодная собака.
Сестра твоя взята была не полонной, её никто не держит, и фальварке её сейчас нет, так что ищи её где-то в соседних сёлах. А про остальное я тебе так скажу, конечно, если мне подрезать и вторую руку, то мне всё же придётся лобзать тебе сапоги, коими ты, басота, наконец, разжился. Однако, в отличие от тебя, мне мои сапоги достались по праву, и мне для того, чтобы их получить, не пришлось лобзать чей-то зад…
— У-у-у-у! — недовольно загудел отряд.
— Ах ты, — зашипел Хмыза, — сучёныш, я тебе…
Он поволок из ножен кривую русскую саблю, но чей-то властный окрик остановил его. Хмыза с опаской оглянулся, но всё же выхватил клинок. Тут же воздух разрезал пронзительный свист, отозвавшийся глухим ударом. Базыль взвыл, выгнулся как лук и снова оглянулся. Позади него, зажав в руке длинную кожемятную плеть, высился в седле сотник Простов.
— Уймись! — Зло сказал он. — Если ещё не остыл, я повторю…
Хмыза скрипнул зубами и, поникнув головой, отъехал в сторону.
— Я русский сотник Простов, — продолжил Степан, — а ты, как я понял, …пан Война? Что ж, земля и, правда, со свиной пятак. Не скрою, добрый молодец, едем мы по твою душу.
— Странное дело, — удивился Якуб, — чем же это я сумел вам насолить? Или русские люди теперь стали больше привычны верить слову неблагодарного быдла, чем доблести высокородных панов? Христос велит прощать, и я в своё время простил этого разбойника за бесчинства его людей. А вот он меня, чувствую, вашими руками решил «отблагодарить» по-своему. Мне долгое время приходилось соседствовать с людьми Руси и я, признаться, до сих пор думал, что все они в ладу с умом и духом.