Свод

Войтешик Алексей Викентьевич

Но! Получается он и сейчас крайне нерасчётливо относился к потере времени. Подобное преступное бездействие просто не могло дальше продолжаться. Свод с досадой охлопал пустые поясные петли. Туговато придётся без оружия. Накануне ночью, перед тем, как отправить Свода с Михалиной в село, Война приказал оставить саблю. Он де, боится, как бы англичанин ещё чего-нибудь не натворил. Ричи с досадой сплюнул себе под ноги, уверенно выпрямился во весь рост и отчаянно смело зашагал к панскому замку.

Возившиеся во дворе люди были настолько заняты собой, что даже не заметили появления чужака. Кто знает, сколько бы это продолжалось, если бы на него не натолкнулся какой-то маленький, рыжебородый мужичишка в несоразмерно большой одежде.

— Тебе чего, паря? — Тупо уставившись на невесть откуда взявшегося на его пути расфуфыренного франта, спросил он.

Чужак, окинув его отстранённым и надменным взглядом, ответил:

— Нюжна пан Война.

— Хэ-ге! — Скалясь гнилозубым ртом, хохотнул мужик. — Эй, Ёзеф! Тут из-под земли выполз какой-то разодетый немец[193]. Желает видеть Войну.

К Своду направился хорошо вооружённый человек, одетый как и большинство окружающих в красный форменный кафтан какого-то неведомого войска. Он не без удивления осмотрел пришлого и тут же стал оглядываться с таким видом, будто хотел ещё кому-то сообщить о чудесном появлении незнакомца. Так и не отыскав никого нужного среди снующих по двору людей, военный со смехом спросил:

— Тебе чего, …красавец?

Присутствующие рядом вояки, задержавшись напротив разговаривающих, разом загоготали, чувствуя по игривому тону Ёзефа, что тот сейчас что-то потешное отчебучит. Подобное всегда преподносилось весело и с издёвкой, а потому ценилось в сотне, как особенно изысканное развлечение.

— Тшего? — загадочно улыбаясь реакции окружающих, переспросил чужак.

— Чего, …тшего? — с вызовом хохотнув прямо в лицо Своду, стал кривляться на манер иностранца военный.

— Мни ешё нушьна? — вначале, словно поддерживая этот шутливый тон, а потом вдруг зло оскалившись выкрикнул пришлый, — …мни нушна тфой …Sword[194] …!

С этими словами он так ловко и быстро подсёк ногу под помощником сотника, что падая на спину, тот уже не имел желания смеяться. К слову сказать, через миг Ёзеф Кравец уже вообще не имел ни каких желаний. Это оказавшаяся в быстрых руках чужака его собственная сабля, в награду за смелость и проворность новому хозяину, дважды предательски проткнула грудь своего старого владельца.

Синие глаза Ёзефа с немым укором уставились в хмурое, непогожее небо, а на его лице медленно таяла былая маска снисходительной улыбки превосходства.

Стоявшие вокруг люди замерли в оцепенении. До того момента, пока кто-либо из них додумался схватиться за оружие, на земле бездыханно лежали уже четверо, …шестеро.

Чужак словно обезумел. Он решительно пошёл к дому, с лёгкостью, словно капустные кочаны, срубая на ходу налево и направо людские головы.

Знай русский сотник, находившийся в это время в здании о том, что его сотня не досчитывается уже целой дюжины бойцов, думается, он отнёсся бы с должным вниманием к сообщению о том, что во дворе появился какой-то умалишённый с саблей. А так, не придав этому никакого значения, он только усмехнулся, да отправил запыхавшегося посыльного обратно с приказом: «приколоть дурака да повесить у ворот».

На ступеньках у входа в замок Свода задержали двое. Эти, в отличие от встречавшихся ему ранее, очень неплохо умели обращаться со своим оружием, да и с тактикой боя были знакомы не понаслышке. Ричи стал отходить. Его целенаправленно вгоняли в угол.

Спасение пришло справа. Оттуда, пытаясь непременно тыкнуть в грудь своего противника отточенными сулицами[195], навалились какие-то неучи. Свод просто поднырнул к ним под копья и тут же замертво положил на землю сразу троих. Путь к отступлению был открыт, но вот беда, у Ричи не было задачи отступать.

Теперь он ясно понимал, что ничего общего с карой правосудия этот разношёрстный сброд, грабящий панский замок не имеет, и входящему в боевой ритм пирату теперь оставалась только главное — найти Войну, живого или мёртвого.

На порог замка выбежал какой-то крепкий телом вояка в красном кафтане с обшитым галуном лацканом. Он что-то отчаянно крикнул толпящимся вокруг Свода людям, показывая жестами, как следует обойти его и прикончить. Что тут поделаешь, к жарким словам военного они были глухи и жесты опытного мастера читали с трудом. В отличие от них, Ричи имел опыт в части чтения подобных жестов, а потому пока противники перегруппировывались, он исхитрился убить ещё двоих.

Вот зазевался ещё один, ещё, ещё, а вот стразу двое не разобрались кому нападать первым. …Все они бездыханно легли на землю под тяжестью смертельных ран.

«Удар! — ликовал про себя Ричи. — Другой! И вот так! Хо-го, парни, отнимайте ещё…! Ну, — судорожно рассуждал он, ловко вывёртываясь и из повторного кольца окружения, — это ненадолго. Скоро они сообразят, что перед ними не столичный сибарит[196] и тогда меня окружат те, кто хорошо умеет обращаться с оружием. Наверняка, есть тут и такие, и тогда, …тогда мне придётся плохо».

Свод сморщился от боли. Давая волю мыслям, он значительно потерял в реакции, и один из тех двоих, которых он только что отправил к праотцам, перед тем, как получить смертельный удар, умудрился-таки полоснуть его по спине.

В районе правой лопатки отдалось неприятной прохладой, значит, на самом деле зацепили серьёзно. Взбешённый Ричи тут же бросился мстить за собственную пролитую кровь и легко приговорил ещё одного панского грабителя, прежде чем многолюдное кольцо стало расширяться и отступать. Судя по всему, кто-то из командиров дал им приказ опустить оружие.

Бой прекратился. Ошарашенные расхитители панского добра с горечью взирали на остывающие трупы едва ли не четвёртой части своего разношёрстного войска. «Да разве ж может человек так драться?» — спрашивали они себя.

Меж тем с высокого порога замка к кольцу своих людей медленно спустился Простов. Он видел только половину схватки, но и того ему хватило, чтобы убедиться в том, что тот, о ком ему сообщили как о полоумном, обращается с саблей как сам бог. О чём тут говорить? Умалишённый не смог бы так легко менять в нападении руки и так же, без особых усилий чередовать целые каскады вольт[197], о которых царский сотник даже не слышал.