Свод
Шрифт:
До реки было что-то около мили, поэтому добрались быстро. Появившаяся из-за кромки леса водяная гладь дала им возможность вздохнуть свободнее. От неё, успокаивая распалённые страхом сердца, в холодное ночное небо лениво поднимался серебристый пар.
Они тут же спустились к воде. Запыхавшаяся от быстрого передвижения Михалина молчала, всматриваясь сквозь марево усталости в мелкие искры отражённого лунного света. Базыля и Яўхіма совсем не занимал этот дивный лунный пейзаж. Они наскоро умылись, то и дело, с опаской озираясь в сторону высившегося позади них высокого тына лесного бора. Видя, как молчаливы и напряжены мужчины, девушка, которая и до того не решалась что-либо говорить вблизи только что захоронённого мертвяка, сейчас вообще была тише травы, ниже воды. Да и что тут скажешь, когда единственная их жизненная опора — лес стал вдруг чужим и страшным…
На ночлег устроились под крутым песчаным обрывом. Подрыли песок, натаскали в ямы осоки и камыша, подослали ими свои «постели», и молча, улеглись смотреть на искрящуюся водную гладь.
Спать, в силу разных причин, не хотелось. Находясь без движения, быстро остывали тела, к тому же, катившаяся к утру ночь, вдруг устало дохнула по вершинам береговых сосен холодным ветром. От воды потянуло сыростью, стало зябко, но никто из мужчин не рискнул подняться и идти в лес за сушняком для костра. Это и понятно, ждали скорого появления солнечного света, хотя, как это уже было известно, даже он не пугал кровожадное летучее лихо — Юрасика.
Вскоре воздух колыхнуло снова. Высокие, колючие кроны зловеще зашипели, глухо роняя на мягкий лесной настил мелкие сухие ветки. Они сыпались то близко, то далеко, отчего создавалось впечатление, будто это не ветер, а кто-то живой хрустит и ломает ветки, спеша сквозь лесную чащу в слепом, безумном беге. Но вот окончательно проснувшийся ветер, предвещавший скорый рассвет, опустился к самой воде, испортив идеальную поверхность ночного зеркала луны мелкими морщинами ряби и, вдруг тяжело чем-то ударил в песчаный откос обрыва.
Михалина вздрогнула и прижалась к подскочившему на месте брату. Сидевший в раздумье Ефим от неожиданности упал на спину и, словно ящерица, ищущая спасения от приближающейся опасности, вжался в холодный песок. Шагах в десяти от них, кубарем по откосу скатились к реке два человека.
Хрипя, словно загнанные кони, они шумно ввалились в камыш и бросились в воду. Плескаясь и фыркая в холодной воде, кто-то из них взвыл, будто ледяная вода свела нестерпимой судорогой всё его тело:
– Госпо-о-одь милостивый! Пресвятая Богородица…
– Ратуй нас, матка боска, - хрипло вторил ему другой, - і ты, свенты Хрыстас...!
Ефим быстро отошёл от испуга, в один миг очутился рядом с кумом:
– Видал?
– дрогнувшим голосом тихо спросил он.
– Это что ж за адский жупел[105] этих мужиков прихватил?
Базыль лишь пожал плечами, крепче прижимая к себе трясущуюся, словно осиновый лист сестру.
– Не догадываешься?
– Продолжал допытываться кум.
– А что, если это их Юрасик по лесу гонял? Искал нас, а налетел на этих бедолаг. Всё же хорошо, что мы с того места сошли…
– Сойти-то сошли, - наконец ответил Хмыза, бросая отчаянный взгляд поверх обрыва, - а что коли, эта тварь летит по их следу?
Ефим вмиг умолк, а Михалина от этих слов едва не лишилась чувств. Базыль решительно кивнул в сторону реки. Его сестра схватила Ефима за руку и бесшумно потащила его к воде. Следом за ними, прикрывая их отход вполоборота к лесу тяжело ступая
по рыхлому песчаному откосу, пошёл и сам Хмыза.
Они остановились прямо у камышей. Неизвестные, заметив из зарослей на светлом песчаном фоне тёмные людские фигуры, притихли…
ГЛАВА 3
— …так говоришь, никого не пощадил?
— Истинный бог! — Игнат трижды перекрестился. — Вся трава, каждое полено возле шалашей, …и в шалашах, всё в крови.
Хлопцы страшно порублены, — добавлял Кукша, — конечно в темноте-то, может, кто ещё и схоронился, однако ж, мы с Игнатом со страху не стали выкрикивать да выспрашивать. Не у кого было. Так по лесу шугнули, что и не заметили, как тут оказались.
Ефим, слушавший рассказчиков, не опуская взгляда от розовеющего неба, спросил:
— Значит, Юрасика вы не видели?
Игнат удивлённо пожал плечами:
— Дзе ж там, Яўхім? Каб убачылі, то пэўна б ужо з продкамі гаворку вялі[106]...
— А это вам наука, — не дал ему договорить Ефим, — чтобы знали, как с поста уходить. Я вышел в поле, а никого нет. Вот, думаю, как робяты приезд панов караулят.
Бородач Кукша, так же как и кум Хмызы был из русаков. Ответил он не сразу и с вызовом:
— А я и теперь, брат Ефиме, того, что решил, не переменю. Не вернусь я в Базылёв отряд, хоть ты меня режь. Уж не взыщи и ты, Хмыза. Мне уже лучше сдохнуть где-нибудь за плугом, чем быть порезанному на красные ленты в лесу. Теперь уж всё одно вам скажу, терять-то мне нечего. Много кто из мужиков тоже хотел уйти, да всё ждали, как там с паном решится? Вот и дождались. …Про плуг-то я, конечно, загнул. — Бородач криво ухмыльнулся. — Какой из разбойника оратай? Но, всё одно, тут не останемся, пойдём за лучшей долей. Нам ныне туда дорога, — Кукша махнул мокрым рукавом в сторону восходящего солнца, — через тот чапыжник[107] в рощу к Драгичину и дале, дале.
Вона люди говорят, что с востока Василёва[108] армия идёт. Не просто пограбить да пожечь. Василёвы люди хотят обстоятельно на сии земли стать. Да и под ружьё местных запросто берут, де, пусть свои со своими воюют. Корм, одёжа, вроде, как и жалованье завидное обещают. В эдаком-то нехитром войске и мы легко сойдём за вояк.
Да и вам, Ефим, тут ошиваться нет толку. Всё одно не сейчас, так чуть позже и сами вскочите в колодки, и девку молодую в полон к пану отдадите. Не сегодня, так завтра, говорят, приедет сам Криштоф. Тот шутить не станет. Вон, спроси у Игната, каково под Войновой рукой живётся.
Поникший и молчаливый Игнат в подтверждение сказанному коротко кивнул, мокрой, нечёсаной головой.
— Вот и считай, — продолжал Кукша, — с одной стороны Юрасик, с другой
Криштоф и оба они, что клещи, желают твоей крови напиться. Так что, …вот поклон вам, пан атаман, — он одёрнул выбившиеся из-за пояса сырые полы своего драного зипуна[109] и поклонился. — Разбирайтесь тут промеж собой, чья это земля и кому тут жить. Тому, кто разбойник от себя, или кто поставлен на то богом…?
С этими словами бородач рассен с шумом выбрался из воды и широко зашагал прочь, смачно чавкая обёрнутыми мокрыми онучами ногами о притоптанный панским скотом берег. Игнат лишь едва слышно откашлялся, огладил затылок и тут же засеменил за ним следом.